Адам Михник о Вацлаве Гавеле

Мы публикуем текст Адама Михника, посвященный памяти Вацлава Гавела. Оригинал материала - Gazeta Wyborcza. 
Вацлав Гавел умер. 

Недавно ему исполнилось 75 лет. Я был в Праге на его день рождения и видел человека уже очень хрупкого и тяжело больного. Он с трудом передвигался, но разум его оставался ясным. Я предложил ему тогда свое эссе. Вашек был по-настоящему счастлив. Сегодня я знаю, что тот текст - предисловие к тому его сочинений "Власть безвластных и другие очерки" - был некрологом.

Так приходили к нам известия о смерти тех великих, что прокладывали путь к свободе и подчеркивали красоту человеческого достоинства во времена грязные: Яцека Куроня и Чеслава Милоша, Бронислава Геремка и Лешека Колаковского. Каждый из них учил, как "жить по правде", как оставаться этой правде верным.
Вацлав Гавел жил по правде - вопреки всеобщему конформизму и лицемерию. Он был писателем и диссидентом, находился в оппозиции и писал пьесы и эссе. И был в этом единстве почти совершенен. Его жизнь был похожа на сценарий фильма или на трагедию, а его писательство было реализацией долга интеллектуала. 

Он задавался вопросом (1983), кем являются писатели-дисседенты. И отвечал, что лишь людьми, которые говорят вслух то, что все остальные знают, но у них нет мужества, дабы сказать об этом во всеуслышание. "Диссиденты" - хотя мысль, что они могут быть какой-то совестью нации, для них просто невыносима - говорят за тех, кто молчит. И подвергают опасности свою шкуру, там где другие не решаются этого сделать. По словам Гавела, "любое настоящее искусство является диссидентским <…> Потому как разве не каждый настоящий художник сам себя подвергает опасности, сам укрепляется в собственной правде, и сам же самого себя уничтожает? Не в этом ли заключается экзистенциальная трагедия любого подлинного искусства?".
Никто не так точно не описал загнивающий коммунизм как Гавел в письме к Гусаку (1975) или философию диссидентства - как в эссе "Власть безвластных" (1978). Там заключена суть мыслей и поступков диссидентов стран Центральной и Восточной Европы.
Дело и жизнь Вацлава Гавела - сочетание скромности и гордости, неукротимого героизма и самоиронии. Он был свободен от гордыни, ненависти и фанатизма. В то же время был жестко настроен против диктатуры и стереотипов своего времени; находился в постоянном споре с конформизмом своих соотечественников. 
Он не был ни левым, ни правым. Консервативное восприятие традиции и нравственных ценностей соединялось в нем с духом вечной состязательности. Он отверг соблазн эмиграции, выбрав многолетние и неоднократные лишения свободы; он был благородным и толерантным, анализировал "анатомию ненависти" и критиковал "дикую люстрацию".
С польскими друзьями он встречался с 1978 года. Я недавно писал о нашей первой встрече на Снежке, где с польской стороны были Яцек Куронь, Ян Литынский и Антоний Мацеревич, а с чешской - Гавел, Марта Кубишева (известная певица) и Томаш Петривый, молодой парень, который вскоре после этого погиб при загадочных обстоятельствах. Гавел вспоминал позднее, что "слежка заставила его пять раз взбираться на Снежку. Но был за это вознагражден: смог лично познакомиться с Адамом Михником, Яцеком Куронем и другими членами Комитета защиты рабочих". 
У Гавела в Польше было много друзей. Некоторых из них можно увидеть на общих фотографиях. В 1999 г., на десятилетие Gazeta Wyborcza, Гавел стал человеком года "Газеты". С поздравительным словом выступил Бронислав Геремек, а также президент Александр Квасьневский и премьер-министр Ежи Бузек.
Гавел был частым гостем на наших страницах. Он был нашим автором и другом.
Его пьесы и эссе вначале публиковались, будучи подцензурными, и лишь потом официально; его пьесы игрались в "домашних театрах", а после - на большой сцене. Его имя фигурировало, - конечно, с его согласия - в редколлегии подпольного журнала "Культура".

Гавел был патриотом своего народа и государства, последовательным еврооптимистом и врагом этнического национализма. Но прежде всего он был врагом диктатуры и защитником угнетенных во всем мире, в том числе в Бирме, на Кубе, в Китае - везде.
Его избрание на пост президента на волне бархатной революции (1989) была принята с энтузиазмом и радостью и в Чехословакии, и в Польше. Польские студенты придумали лозунг "Гавела в Вавель." Честно говоря, было чему позавидовать.
Но вскоре из кумиров толпы он стал объектом издевок. Исходили они о тех, кто ненавидел всех, думающих иначе, и кого Гавел называл "чехачками" (čecháček - иронично-пренебрежительное обозначение страдающего провинциальностью и обладающего рядом других негативных черт чеха - Полiт.ua)
Он возражал: "Избавимся от евреев, потом немцев, потом буржуев, потом потом диссидентов, потом словаков - кто следующий? Цыгане? Гомосексуалисты? Все чужеземцы? Кто останется? Чистокровные чехачки на своем дворе?"
После 1989 года чехачки стали проповедовать антиевропеизм. По словам Гавела, "это то же самое отношение к миру: почему мы должны с кем-то советоваться, кого-то слушать, почему мы должны с кем-то делиться, кому-то помогать, зачем нам их технические стандарты <...> Мы можем справиться сами. Это новое лицо и менталитет чехачка".
"Но будьте осторожны, - продолжает Гавел, - чехачек показывает рога и бросается с боевым кличем, только когда ему ничего не угрожает. Если же он имеет дело с грозным противником, то тут же прячется и становится сервильнее некуда".
Гавел не вписывался в современную политику. Недавно он признался мне с улыбкой, что "после того, как я перестал быть президентом, моя популярность быстро выросла".

Этот диссидент стал символом своей эпохи: он ввел новый язык моральных принципов, воспринимаемых всерьез. Он был противником чванства, интриганства и карьеризма.
Он был homo politicus и homo religiosus. И с этих позиций смотрел и на жизнь, и на смерть. Осторожно относясь к пафосу, но в трудные моменты замечал, что всегда надо помнить: "Лучше не жить вообще, чем жить без чести".
Он писал: "Осознание смерти является основой всего человеческого, то есть основой осознанной воли к жизни". 
В декабре 2005 года он отмечал: "Все время пытаюсь приготовиться к Страшному Суду. К тому Суду, от которого ничто не утаится, который даст оценку всему, что нужно. <...> Но почему для меня так важна эта окончательная оценка? Ведь мне могло быть все равно. Но мне не все равно, поскольку я убежден, что моя жизнь - так же как все, что когда-то возникало на свете - раскачивало гладь бытия, которое после этой моей волны - пусть даже самой маргинальной, незначительной и преходящей - становится и навсегда останется другим, не таким, каким оно было до меня".
Ты оставляешь мир другим, не таким каким он был. И это твое наследие будет сохраняться многими людьми, во многих частях света. Это то, что я могу тебе торжественно пообещать, дорогой Вашек.