Телефоны для связи:
(044) 256-56-56
(068) 356-56-56
» » Изменение глобального климата и Киотский протокол: итоги десятилетия

Изменение глобального климата и Киотский протокол: итоги десятилетия

19 апрель 2019, Пятница
631
0

Изменение глобального климата и Киотский протокол: итоги десятилетияМы публикуем полную стенограмму лекции геоэколога, кандидата географических наук, старшего научного сотрудника кафедры физической географии мира и геоэкологии Географического факультета МГУ, эксперта ЮНЕП (United Nations Environment Programme, Программа ООН по окружающей среде) Николая Дронина, прочитанной 16 декабря 2009 года в Киеве, в Доме ученых, в рамках проекта «Публичные лекции «Політ.UA».
«Публичные лекции Polit.UA» — ближайший родственник «Публичных лекций «Полит.ру». В рамках проекта «Публичные лекции «Політ.UA» будут проходить выступления ведущих ученых, экспертов, деятелей культуры России, Украины и других стран.

Текст лекции

Всем здравствуйте, добрый вечер. Я очень рад быть в Киеве. Сегодня прилетел, и всегда с большим удовольствием приезжаю в Киев, был вот в ноябре как раз на конференции ЮНЕП, и готов представить свои результаты, презентацию.

Я собираюсь обсудить большой круг вопросов, и они здесь представлены. Пять ключевых вопросов: вообще происходит ли глобальное потепление; может ли глобальное потепление быть вызвано антропогенными выбросами СО2; может ли глобальное потепление быть объяснено другими процессами, природной ритмикой и вообще; Киотский протокол, нужен ли он был и какие результаты Киотского протокола, и наконец — чем же закончится Копенгаген?
Все эти вопросы являются типовыми, я бы сказал, и они обсуждаются во многих аудиториях, но сейчас есть определенный контекст обсуждения этих вопросов — прежде всего Копенгагенский саммит. Завтра-послезавтра он закончится. Завтра приедут 100 лидеров, или больше 100 лидеров и будет  сделано, я думаю, какое-то заявление. Но в принципе, уже все понимают, все пишут, что Копенгагенский саммит закончится неудачей, и он как бы не сложился с самого начала. На самом деле, если кто знаком с тем, как протекают международные конференции такого уровня, не был бы удивлен, что так много там было всяких проблем. Как-то не задалось с самого начала, и было много скандалов. Но я думаю, что совещания, например, в ВТО проходят гораздо круче. Потом все эти конвенции, там, по биоразнообразию, опустыниванию, они также проходят со скандалами, просто сейчас пресса очень внимательно отслеживает события. Мы знаем, например, что вчера был спокойный день, ничего не происходило, единственное, что какие-то баррикады сожгли. А в понедельник, мы помним, с утра развивающиеся страны заявили, что они уходят с конференции, но сразу же полетела молния, что они вернутся к обеду, они так и сделали. Если вспомним прошлую неделю, то там была утечка финального драфта — черновика заключения по результатам конференции, большой скандал. Это в принципе все нормально для международных конференций, просто слишком много идет информации в прессу, пресса очень внимательно относится к тому, что происходит. Но можно вспомнить, что было до копенгагенского саммита. И свою лепту внес скандал со вскрытием сервера климатического исследовательского центра университета Восточной Англии. Если вы знаете эту историю, были вскрыты серверы хакерами - и потом повесили в интернете письма, интересно, что письма были повешены на сервере города Томска. Появилась информация, что вообще причастно ФСБ к этому, я читал вчера американскую газету, что это ФСБ сделало. ФСБ неформально отрицало свою причастность, сказали: «Нам вроде бы и не надо это делать». В общем, история запутанная, но очень подозрительная. Почему подозрительная? Потому что я эти письма тоже посмотрел, они вывешены в интернете, я стал читать, ну невозможно тысячу писем прочитать... То есть, я посмотрел, — 12 ноября был вскрыт этот сервер, 17 ноября уже было сделано заключение, что там есть компрометирующие письма. 5 дней всего лишь было у тех, кто вскрыл это все, для анализа тысячи писем. Во-первых, нужно знать английский. Во-вторых, нужно знать имена хотя бы, потому что в этих письмах обращались так: «Майкл сказал то-то», «Майкл сказал это». И надо вообще предмет знать, чтобы найти из тысячи писем 5-6 , которые можно представить как компрометирующие. Поэтому вся эта история кажется загадочной, подозрительной, и я думаю, что это была спланированная хорошо проведенная акция, и никто не может найти концов, кто вскрывал, кто анализировал письма, кто сделал первые комментарии, в общем, ситуация удивительная. И там было три претензии, можно так сказать.
Первая - то, что ведущие специалисты-климатологи, которые входят в пул IPCC (IPCC — это Межправительственная группа по изменению климата, принято аббревиатуру произносить по-английски), неуважительно отзывались о своих оппонентах. В принципе, это не большой криминал, все мы можем отозваться о своих оппонентах в частной переписке как угодно, это же не предназначено для широкой публики. Второе, я думаю, самое существенное было обвинение в том, что люди из IPCC обсуждали между собой, каким образом они могут препятствовать публикации оппонентов в рецензируемых журналах. Здесь у меня закрались большие подозрения, потому что я знаю, что эксперты IPCC очень часто в адрес своих оппонентов произносили: что вы, ребята, публикуетесь все время в интернете, а вы опубликуйтесь сначала в рецензируемых журналах, мне казалось это странным, почему они не могут публиковаться в рецензируемых журналах. Сейчас я думаю, что если бы эксперты IPCC захотели блокировать доступ к рецензируемым журналам, они бы могли это легко сделать, потому что они все входят в редколлегии крупнейших журналов.
Дмитрий Ицкович: Объясните, что это за журналы.
Николай Дронин: Ну, это журналы типа Global Change или Climate Change - те журналы, которые входят в список рецензируемых журналов. То есть там публикации проходят экспертную оценку двух-трех специалистов со стороны, анонимную оценку, и после положительного отзыва дается право на публикацию. Помимо этих, рецензируемых, есть очень много журналов, куда вы можете за деньги послать материал и опубликовать.
Дмитрий Ицкович: Где научное качество будет недостоверным.
Николай Дронин: Да, вот это был один из аргументов экспертов IPCC, что многие публикации оппонентов либо висят в интернете, либо опубликованы в журналах, которые не являются рецензируемыми. Мне казалось, что это странный аргумент, потому что на самом деле сейчас становится более понятным, почему вдруг какие-то трудности возникали у экспертов, которые не относятся к экспертам IPCC. Если это действительно так и можно доказать, что была блокировка доступа к рецензируемым журналам, то это вообще дело, которое имеет судебную перспективу, поскольку есть, например, в Англии закон о свободе информации, и там запрещено сокрытие информации в любом виде.
И было еще третье обвинение, про которое я, собственно, и хотел бы сегодня говорить, о том, что там нашли письма, где ведущие эксперты IPCC говорили о том, что они применили какие-то трюки, которые позволяют работать с данными... ну, подстраивать данные, как надо, что какие-то данные они попытались взять другие, чтобы скрыть то, что идет похолодание, на самом деле, а не глобальное потепление. Это оказалось очень растиражировано в газетах, я вчера читал какие-то газеты, в которых говорили о фальсификации. Это очень серьезные обвинения, опять же имеющие в некоторых странах даже судебную перспективу, поскольку в Дании, например, есть комитет по «Научной бесчестности» так он называется, если по-русски перевести. И там можно подать на того или иного ученого, если вы сможете доказать, что он сделал фальсификацию данных. Это очень существенное обвинение. Я как раз готов обсуждать вопросы вот эти в связи с этим обвинением. А если очень коротко сказать, я думаю, что на самом деле не совсем правильно понято то, что делали эксперты IPCC, и на самом деле не очень много криминала во всей этой истории.
Первый вопрос, происходит ли глобальное потепление? Как раз это вопрос ключевой и ответом может быть — да, оно происходит. Есть вот этот график.


Он опубликован в одном из первых докладов IPCC. Это график роста глобальной температуры за последние 150 лет. Это 150 лет, как имеется возможность инструментального измерения глобальной температуры, то есть это инструментальные данные, данные инструментальной съемки.


А вот этот график, как раз про него говорили, что он фальсифицирован, сделал его Майкл Манн, и именно в одном из писем директор центра университета Восточной Англии так пишет: «Я воспользовался трюком Манна для того, чтобы сделать этот график». Эта переписка была в 1999 году.
В чем заключается трюк Майкла Манна? Во-первых, вы видите линию — график такой достаточно четкий, средняя линия, и серый фон показывает разброс значений, которые получены разными способами измерения. Потому что нет инструментального измерения, а есть косвенные индикаторы температуры. Например, ширина годичных колец у деревьев, или можно взять морские отложения, там есть график, который строится на морских отложениях Саргассова моря, - и вы получите совершенно другую картину.

Но трюк заключается, во-первых, если положить все эти кривые на один график, вы увидите, что вот эта синяя линия посередине. Это и есть график Майкла Манна, а вот эти остальные линии - это те разные измерения, которые могут быть, и оценки изменения температуры. И мы видим, что они очень разные. Но самое главное. В чем трюк заключался Манна — в том, что он закончил свои данные, довел до 1960 года. А с 1960 года запустил вот эту вот оранжевую кривую. Оранжевая кривая — это инструментальные наблюдения. Почему он так сделал? Потому что после 1960 года, если бы он брал годичные кольца деревьев, то они бы показали бы похолодание. Поэтому он решил обрубить график здесь. Логичнее было бы ему продолжить до 2006 года, например.
Лиза Сурначева: А почему они показывают похолодание?
Николай Дронин: Вот эти годичные кольца показывают похолодание.
Лиза Сурначева: Это связано с влажностью, с чем?
Николай Дронин: Существуют различные интерпретации этого феномена. Говорят, что леса у нас все вторичные, они не первичные, они сейчас показывают вот такое угнетение роста, и так далее. Но он это решил обрубить и сделал просто: сюда добавил инструментальные данные, кривую сделал по инструментальным данным, и у него так прекрасно все и вышло. Идет, идет сначала на плато, а потом резко вверх. А если бы он убрал эту кривую, а сделал бы по годичным кольцам, то у него пошло бы вниз. И кому это надо?
Значит, под сомнение надо ставить не то, что произошло потепление, потепление показывает как раз инструментальная съемка, а под сомнение можно поставить сам метод, что он неправильно сделал, не те данные взял, значит, надо было бы брать другие. Вообще, когда появилась эта кривая Манна, ее очень много критиковали потому, что она не очень коррелирует с данными по исторической географии, потому что на самом деле был период, когда температура была выше, чем сейчас, и был период, когда температура была гораздо ниже, чем сейчас. Это в историческом прошлом, про это я еще буду говорить. Что сделал теперь директор центра климатических исследований Университета Восточной Англии, который реально сам пострадал от того, что якобы хакеры Томска вскрыли сервер, потому что он подал в отставку, зовут его Фил Джонс, он для доклада IPCC 2001 года воспользовался трюком, как он пишет, Майкла. А что за трюк? Он опять взял кривую Майкла, потом добавил инструментальную кривую и добавил еще projection, прогнозы

Как бы у него график состоит из трех частей, которые имеют разную основу. Для непосвященных это все представляется достаточно убедительно. Все ясно, вот была температура на одном уровне, потом она вдруг значительно выросла в наши дни, а потом прогнозы, что она может расти до 5-6 градусов. Но самое интересное, почему я говорю, что это обвинение не очень существенное, что если вы посмотрите текст, который идет под этим графиком, опубликованном в докладе IPCC в 2001 году, там все разъяснено. Там открыто написано, что график состоит из трех частей, что до 1960 года мы пользовались данными Манна по этим годичным кольцам, потом мы взяли инструментальные, а потом мы вам еще добавили прогнозы. То есть он показал, он не скрыл, каким образом он это сделал. Есть в этом криминал или нет? На мой взгляд, криминала в этом не очень много, потому что всегда есть два аспекта. Один аспект - как ученый верит в то, что он делает, а потом он задает второй вопрос: как нам теперь убедить других в том, во что я верю? И это уже вопрос выбора. Выбора между данными, как их представлять и так далее. Поэтому Манн сделал вот такую свою кривую, которая называется «клюшкой Манна», а Фил Джонс сделал вот этот сборный график, потому что он убежден, что изменение климата идет, и это способ презентации. И он мог бы показать все кривые, которые я вам показывал, но он понимает, что, например, политики не поймут такую сложную графику и скажут: «Да идите вы к черту со своими выкладками и не морочьте нам голову». А так все ясно, вот политики посмотрели, температура не росла, потом выросла, а потом вообще такие страшные прогнозы -  и так далее. Поэтому я не думаю, что это на самом деле существенно, но человек поплатился за свое вольное творчество, скажем так.
Мы закрываем вопрос насчет того, есть глобальное потепление или нет? Я уверен, что оно есть, потому что, помимо того, что мы можем не доверять уже IPCC, как многие люди делают,  но дело в том, что кроме единичных докладов IPCC, которые издаются раз в 2,3 или 4 года, есть еще так называемые национальные сообщения стран-участников конвенции. В том числе и Украины, и Российской Федерации, и они публикуют доклады и показывают кривые, и рост температур за последние 30 лет на основе собственной инструментальной съемки, собственной сети инструментов. И все страны, там их больше 190, показывают эти графики, и там везде выходит одно и то же. Идет рост температуры, который является статистически значимым. Поэтому вопрос не стоит о том, есть ли глобальное потепление, оно есть.

Глобальные экономические потери, связанные с экстремальными погодными условиями (1950-98)

Еще один график. Это рост числа аномальных явлений за последние - сколько там лет у нас? Много. Мы видим, тут вот цифрами показано число значимых аномальных явлений, которые привели к значительным экономическим потерям. Вот мы видим, что в девяностые годы таких явлений было 72. То есть чрезвычайные явления, связанные с погодными условиями, привели к значительным экономическим потерям, а в восьмидесятые их было 44, а в семидесятые - 29 и 13 или 16 в шестидесятые или пятидесятые годы. Значит, опять это график IPCC, а поскольку мы IPCC уже не верим, то мы должны к такому графику тоже относиться с предубеждением, он опубликован в докладе IPCC, но я видел в интернете критику и этого графика, говорят: «Это все артефакт, тут не учитывается вообще рост благосостояния, то, что сами экономические потери зависят от того, что мы имеем больше богатства и больше потеряем в случае чего». Но на самом деле я могу сослаться на мировой страховой бизнес, а он вообще-то занимает третье место по денежному обороту. Этот бизнес терпит уже значительные убытки по сравнению с прошлыми периодами из-за того, что возросло число аномальных погодных явлений. То есть в пятидесятые, шестидесятые годы на выплаты по экономическим потерям, связанным с аномальными погодными явлениями, приходилось несколько процентов, там 3-5%, сейчас эта цифра по миру 25%, а в некоторых странах еще больше. Штаты оказались самой уязвимой страной, у них компенсация за потери, связанные с аномальными погодными явлениями, достигает уже 40%. И есть в Штатах еще некоторые места, откуда страховой бизнес уже бежит, — например, Флорида. Там бизнес был нормален, а сейчас он не нормален, и фактически страховые компании, которые работали во Флориде, доплачивают жителям Флориды за те потери, которые они терпят из-за климата. И вот последнее движение — был пересмотр договоров со страховым бизнесом. Уже, например, если человек имеет два дома во Флориде, он имеет право застраховать только один дом, а второй уже не имеет права. Вот такие идут дела, поэтому я думаю, что этот график имеет обоснование, в общем-то, страховой бизнес сейчас является главным лобби в Соединенных Штатах - вообще и в развитии политики предотвращения изменений климата.
Теперь: может ли глобальное потепление быть связано с антропогенными выбросами СО2, это тоже большой дискуссионный вопрос, и ответ на него: вполне может быть.


У нас есть еще одно твердое свидетельство того, что концентрация СО2 росла, - это уникальные данные станции на Гавайских островах, проект был запущен с 1958 года, это данные с 1958 года, мы видим, что СО2 растет. Когда тот человек запустил этот проект, он вообще не ожидал, что эта его инструментальная съемка будет иметь такое большое значение в наши дни. Он думал, что это чисто рутинное упражнение, ну почему бы нам и не мерить фоновое содержание СО2. Он это сделал, теперь мы имеем эту уникальную кривую, которая показывает однозначно, что идет рост СО2. И тут еще вы видите усредненные данные. Да, кривая сплошная, есть еще такие зубчики, которые называются гавайской пилой, и они показывают колебания СО2 в течение года. То есть, это то, что растительность, биота, дышит. Вот она забирает в себя во время вегетации СО2, а потом выпускает в результате разложения уже в холодный период. Это для северного полушария.

Итак, мы знаем, во-первых, что СО2 растет и, более того, мы знаем, что СО2 накапливается в атмосфере, антропогенные СО2, то есть те, что связаны со сжиганием ископаемого топлива. Как это можно узнать? Простым способом соотношений двух изотопов углерода, потому что там есть изотоп 12-й, 14-й, 14-й радиоактивный и у него есть период распада 5700 лет. Если ископаемое топливо сжигаем, там этого изотопа мало. Так что известно, что это антропогенный СО2 накапливается, и тут есть своя загадка - потому что это 3,3 миллиарда тонн, оно накапливается в атмосфере, и большая часть это антропогенный СО2. И загадка заключается в том, что вообще-то по сравнению с природным круговоротом антропогенная эмиссия не очень большая. Она занимает от четырех до пяти процентов от природных циклов, про которые вообще-то мы тоже знаем не очень хорошо, потому что это только приблизительные оценки. Это вообще все укладывается в пределы ошибки. И загадка заключается в том, почему это небольшое количество, которое выбрасывается промышленностью, остается вдруг в атмосфере, почему это не может поглощаться ни растительностью, ни океаном. Океан, казалось бы, если он разогревается по каким-то другим причинам, он мог бы вобрать в себя этот избыток СО2, а этого не происходит. Объяснения дают разные. Я сам слышал лекцию ученых из Принстонского университета, которые делали в течение тридцати лет на стационаре в лесу в Штатах детальные замеры поглощения СО2 на фоне роста атмосферного СО2, и они совершенно не обнаружили какого-то увеличения поглощения растительностью. И объясняют это тем, что структура лесов препятствует поглощению этого избыточного СО2. Второе объяснение - что океан, в общем-то, поглощает столько, сколько он может, а может он поглощать столько, сколько позволяют ему вещества, которые там есть. То есть лимитирующие вещества в самом океане. То есть не везде фитопланктона много, а есть еще какие-то части океана, которые являются мертвыми в отношении фитопланктона, потому что, например, там нет каких-то питательных веществ, например, достаточного количества растворенного железа.
В этом году был проведен эксперимент, была организована индийско-германская бизнес-структура, что интересно, и они решили монополизировать рынок здесь, и предложили свои услуги всему человечеству. Они говорят: «Мы разработали способ спасти малыми силами всех вас от изменений климата, мы нальем растворенного железа в те места океана, где его не хватает, там фитопланктон расцветет пышным цветом и поглотит избыточный СО2». Это было сделано в марте 2009 года. Эксперимент провалился, потому что они действительно там вылили шесть тонн растворенного железа, фитопланктон зацвел, потом появились какие-то мелкие рачки и съели этот фитопланктон. Они думали, что СО2 будет уходить вместе с умирающим фитопланктоном на дно, а он пошел по пищевой цепи, и они сами все просчитали и сказали: «Ребята, мы ошиблись». Поэтому никто не знает, почему он накапливается, но фактом является, что накапливается именно антропогенный СО2.
Я в принципе сказал, что есть различные способы оценки доказательств, что это именно антропогенный СО2, самое простейшее доказательство заключается в том, что уже по замерам показывается, что сначала повышается СО2 в Северном полушарии в атмосфере, а потом уже все переходит в Южное полушарие, что есть всегда какой-то временный люфт между Северным и Южным полушариями, потому что Северное более индустриальное. То есть там выбросы идут.


Это немножко, может быть, сложный график, но я хотел бы сказать: если антропогенный СО2 накапливается, вот каким образом он может приводить к изменению температуры. Здесь нужно иметь в виду, что вообще-то СО2 навалом уже. В доиндустриальную эпоху СО2 было так много в атмосфере, что его было вполне достаточно, чтобы поглотить всю радиацию в инфракрасном спектре именно в тех диапазонах, в каких СО2 поглощает. То есть его уже много было.
Здесь показан первый график, вот у нас падающая радиация от Солнца и исходящая радиация. Вот две кривые. Сначала падает коротковолновая радиация. Потом в виде длинноволновых волн она отходит от земли, а это спектр поглощения. Вот как раз эти черные два пятна — это поглощение в коротковолновом спектре ультрафиолета, он поглощается озоновым слоем, про который мы все тоже хорошо знаем. Вот он поглощается почти полностью озоновым слоем. Это суммарное - то же самое.


А вот спектр поглощения всех парниковых газов от исходящей радиации. И мы видим, что на самом деле СО2 поглощается в немногих диапазонах, а наибольшее поглощение идет за счет пара, и иногда это перекрытие. Вот перекрытие, например в этом диапазоне — значит СО2 и здесь уже не играет никакой роли. То есть вклад СО2 небольшой. Это тоже все эксперты IPCC, вспомним их опять, понимают хорошо, что СО2  есть, но в принципе его и так много уже, а  значение его по сравнению с водяным паром не очень значительное. Примерное соотношение 90/10. 90% парникового эффекта - это вообще-то поглощение водяным паром, и всего лишь 10% - это СО2. Каким же образом происходит парниковый эффект?

Как показано на этой анимации, происходит это таким образом, что на самом деле эта молекула СО2 не абсорбирует и не поглощает радиацию, а просто там такие разболтанные связи в молекуле, что когда радиация в молекулу попадает, она начинает вибрировать, это просто задержка отхода радиации. Так считают эксперты. И пока идет накопление СО2 в атмосфере, его все больше становится в нижних слоях, происходит эта вот вибрация, и поэтому все тяжелее эта радиация отходит - и в этом заключается парниковый эффект.

Тут показана логарифмическая кривая, например, представим, что у нас сейчас 370 миллионных частей СО2, а если мы представим, что это будет 3000 миллионных частей, как это было в далеком геологическом прошлом, было и такое, но это не означает, что будет пропорционально расти температура, она будет выходить на плато из-за этого эффекта. Так что СО2 уже достаточно. И эффект СО2 будет заключаться только в том, что это пониже все делается, ближе к поверхности, вот такое замедление. Это все учитывается, то есть не считается, что СО2 является таким супергазом, ответственным за парниковый эффект.


Нет, его влияние оценивается достаточно скромно экспертами IPCC: 1-1,5° за счет СО2. И прогнозы IPCC дают такую, в общем-то, разницу роста температур, в связи с удвоением СО2, -от 1,4° до 5,8°, но с учетом пара. То есть они считают, что СО2 ответственный, но за разогрев на 1-1,5° максимум, а потом вступает опять водяной пар, появляется больше водяного пара, и из-за этого происходит парниковый эффект. Я просто хочу сказать, что здесь достаточно умеренные оценки влияния СО2 на потепление.
Третий очень важный вопрос: может ли глобальное потепление и похолодание быть связано с природными ритмами.


Какой природный ритм? Там есть две гипотезы. Первая гипотеза, что это связано с астрономическими факторами, с углом наклонения Земли. То есть угол наклонения меняется - и в настоящее время Земля наклонена на 23,44° к Солнцу, и это как раз среднее положение между двумя экстремальными позициями. Вот когда она находится на максимальном отклонении, то тогда у нас наступает ледниковая эпоха, потому что разница температур на полюсе между двумя окраинными точками достигает где-то 9°. Имеется в виду средняя температура за год. Это то, что любят показывать противники концепции глобального потепления, и, в частности, я помню бывшего советника по экономическим вопросам Андрея Илларионова, который является противником идеи потепления климата из-за человеческого фактора. Я помню его выступление - в Москве в 2003 году был Всемирный форум IPCC, и он там вообще-то не был заявлен в пленарном заседании, но появился, попросил слова, ему дали слово, многие были недовольны, потому что всегда плотный график, и он выступил и показал ту картинку, которую сейчас мы покажем.


Это очень известный график, который IPCC опубликовало давным-давно, это данные станции «Восток», все специалисты знают этот график. Он показывает, как изменялась температура за последние 400 тысяч лет. Данные получены в результате бурения льда на станции Восток. Это наша станция была, и мы можем гордиться, что данные уникальны, как и «гавайская пила». И вот здесь эти периоды - и выше нуля, и ниже нуля. Вот это желтое как раз и показывает теплое время межледниковья. А потом период снижения температуры, то, что мы называем ледниковыми периодами. Иларионов это показывал много раз и говорил: «Ну что вы хотите? Вот, пожалуйста, вот наша шапка желтая, вот наше время, и она ничем не отличается от того, что было раньше, в межледниковьe». Мне кажется, что это аргумент достаточно глупый, потому что если мы имеем повышение температуры, которое фиксируется за последние тридцать лет, то каким образом мы вообще соотносим масштабы времени и наших наблюдений с помощью вот этого разреза? Но здесь совершенно другие масштабы времени, тут тысячи лет, а мы собираемся интерпретировать изменения температуры за последние тридцать лет в терминах геологических масштабов. Мне кажется это неправильным.


Ну, это более сложный график. Просто это такая шкала, которая, как гармошка, сжимает масштабы времени. Вот здесь масштаб времени — это тысячи лет, а здесь уже 250 тысяч лет. Вот эти ледниковые эпохи. Ну, а потом, если вы сожмете еще вот эти вот ледниковые эпохи, то у вас получится вот такой график. А потом если еще сожмете масштаб рассмотрения, то у вас получится не такой график, а почти совершенно другой, все зависит от масштаба рассмотрения. Поэтому, может быть, мы здесь находимся, но что происходит внутри вот этой шапочки, мы не знаем. То есть совершенно другой масштаб времени. Поэтому я не думаю, что эта гипотеза очень хорошая, я думаю, что следующая более существенна.
Вот если мы рассмотрим уже исторические масштабы времени, то окажется, что да. Потепление нынешнее может напоминать те эпохи, которые были раньше. Они известны в истории очень хорошо - например, Средневековый теплый период, он был между 1100 и 1300 годами нашей эры. Потом наступил Малый ледниковый период с 1350 года до 1860 года примерно. Еще до этого были такие же теплые и холодные эпохи. Какие были аномальные температуры? Вот мы сейчас имеем рост глобальной температуры на 0.74 градуса в некоторых регионах, а для Северного полушария мы имеем уже 1,5°, а тогда было 2°. То есть, тот же примерно масштаб аномалий.


Что нам известно про эти периоды? Достаточно много. Известно, что когда был теплый период с 1100 по 1300 год, например, в Англии выращивали виноград, и было такое понятие - «английское вино». А сейчас если сказать, что в Англии есть вино, это плохая шутка, французы будут смеяться. Что было еще в этот теплый период? Ну, например, Гренландия была и названа Гренландией — Зеленой землей. Туда высадились викинги — Эрик Рыжий приплыл - и они там сидели с 1100 по 1300 год, и там было примерно 3000 хозяйств или фермеров, а потом наступило похолодание, и, удивительно, они там остались на месте, они не уплыли. Они там просто погибли. Ждали, думали - одну зиму перезимуем, сначала съели скот, потом собак , потом еще что нашли съели, а потом вымерли. И вот, до сих пор загадка — отчего они не уплыли. Потому что им казалось, что раз всегда так было, раз уже несколько поколений там живет, ну не может же быть такого, чтобы все это закончилось. А все закончилось, закончилось это вот потепление. Про виноградарство потом расскажу. Про холодный период тоже можно сказать. Последнее замерзание Темзы было в 1814 году. Сегодня мне Борис сказал, что Днепр не замерзал 3 года подряд, последних, да? Примерно такое же явление.


Но здесь вот показана Темза, там ярмарки устраивали, народ ходил в гости друг к другу, и лед стоял крепкий, и там, в общем-то, все было хорошо. Это было до 1814 года, а после 1814 года Темза уже не замерзала - или замерзала очень-очень редко.


Это очень забавное исследование. Ну, как забавное, хорошее исследование. Шведский метеоролог Ганс Ньюбергер взял 6500 картин из всех галерей мира, которые были нарисованы за этот большой исторический период, и как метеоролог анализировал их на предмет типов изображенной на них погоды, поскольку он подозревал, что все же художник не совсем выдумывает, а рисует то, что видит. У него вышла очень хорошая закономерность, что действительно до 1400 года погода была хорошая на картинах, а потом уже все стало уже затягиваться облаками, затягивалось, затягивалось - с начала пятнадцатого века до середины шестнадцатого, а потом - быстрое увеличение облачности. А после 1850 года облачность резко уменьшилась. Это тоже доказательство того, что эти периоды были, такие вот интересные. Мы можем сказать, например, насколько наше потепление, которое мы наблюдаем, можно соотнести с этими волнами тепла и холода. И опять же к Англии вернемся, поскольку там виноград выращивали, а из винограда делали вино.


А вот вам небольшая картинка. Это современные зоны виноградарства в мире, в достаточно узком диапазоне. Если мы берем Европу, то всё заканчивается на севере Франции. Действительно, на севере Франции имеется область выращивания шампанских вин, которые самые-самые, в общем-то, и ненужные вина для организма. Но их там выращивают, потому что ничего другого выращивать в этих широтах нельзя было. И вот сообщение этого года, что французские фермеры начинают скупать земли на юге Англии под этот бизнес, они собираются делать вино уже на юге Англии. Они скупают, англичане волнуются, как же так, кто-то их покупает земли? Ну, если это произойдет, а это произойдет, то через год-два мы сможем сказать: да, мы имеем те же английские вина, и значит, наш климат уже такой же, как был в средневековый теплый период. Поэтому, я предлагаю не как Илларионов соотносить разномасштабные явления, а можно считать, что потепление у нас вот такого типа. Теплая волна, потом придет волна холодная. Что это означает? Что это будет длиться 200-300 лет. А диапазон не будет значительно меняться. Это совершенно другой прогноз, чем дает IPCC. Потому что в Англии начинают вино делать, ну и все, достаточно, больше температура не будет расти, до двух градусов дойдет, как хочет Европейский Союз, и на этом остановится, а потом через 200-300 лет начнется понижение температуры.


Если мы постараемся объяснить эти волны тепла и холода, то нам приходит на ум всего два фактора. Первый — это солнечная активность, она меняется. Есть и 11-летние циклы, а они укладываются в более крупные циклы. И вот с 1950 года солнечная активность растет, потом с 1970 года выходит на плато, то есть она не меняется, на одном уровне идет. А у нас потепление с 1978 года фиксируется. Поэтому здесь солнечной активностью нам трудно это всё объяснить, и по оценкам вклад не очень значительный. Второй фактор — это вулканическая активность, которая тоже может существенно влиять на температуру. Вот опять мы смотрим циклы.


Был большой период с 1900 по 1950 год с очень пониженной вулканической активностью. И с 1950 года начинается пик большой вулканической активности. Но это как раз работает против концепции малых волн потепления, потому что при большой вулканической активности, наоборот, наступает похолодание. Поэтому IPCC предлагает нашему рассмотрению такой суммарный график.

В котором красной линией показана температура, зафиксированная инструментальной съемкой, а синей — оценки, это модель изменения температуры, если убрать антропогенные факторы и брать только природные, то есть солнечную и вулканическую активность. У нас получается, что как раз в аккурат с конца 80-х годов температура красной линией идет вверх, а если бы это было обусловлено природным фактором, она бы пошла вниз. Но это график IPCC, мы уже перестали доверять IPCC, поэтому я просто предоставляю вам для обдумывания.
Киотский протокол. Здесь я поставил вопрос так: частичная удача или полный провал? Ответ — полный провал. Что хотели сделать по Киотскому протоколу?

Это сложный, может быть, рисунок, но на самом деле он простой. Это расчет траектории, как Киотский протокол, в общем-то, писался,как цифры закладывались. На основании такой модели анализировали, какой должен быть суммарный выброс СО2 на планете, чтобы добиться повышения, например, на два градуса. Вот она идет, золотая кривая, это два градуса, то, чего Европейский Союз очень хотел достичь, и до сих пор хочет. Дальше, чтобы все время повышение температуры было на два градуса, мы должны следовать оранжевой кривой. Если бы мы вообще не имели ничего, никакого Киотского протокола, никакой политики, мы бы пошли по этому пути. Вот три градуса здесь показаны. Потому что в 1992 году, когда Конвенция была подписана, сначала предлагали пороговым значением считать 3° и рассчитали под 3°. Потом Европейский Союз сказал: «3° слишком много». Почему много 3°, тоже могу сказать. Если глобальная температура 15° сейчас, +15 - это средняя температура в Средиземноморье, например, в Москве эта температура +4° средняя. Ну, вот +15, при ледниковой эпохе, а это была эпоха коренных изменений всей климатической системы, температура глобальная была +11 градусов. Разница 4 градуса. Соответственно, мы можем отсюда считать, что -4, +4 -это является очень существенным. Четыре градуса — это то, что мы никогда не сможем предсказать, какая у нас будет система атмосферной циркуляции, вообще, будет ли Гольфстрим, и так далее, и так далее. Там дальше страшилки идут. Поэтому они посчитали, что три градуса тоже им страшновато иметь, давайте два градуса. Вот они за два градуса и держатся. Сейчас в Северном полушарии полтора градуса уже. Осталось полградуса. А если мы хотим, чтобы вообще не было роста температуры, то мы должны идти по нижней кривой — а это означает, что фактически мы должны к 2050 году вообще прекратить любые выбросы СО2. Это нереалистично. Поэтому компромиссные два градуса, мы должны держаться за них. Значит, по Киотскому протоколу к 2010 году, а сейчас заканчивается 2009 год, мы должны были бы выбрасывать меньше вот этих трендовых, этой оранжевой линии, на 6%. То есть мы не можем и не должны были сокращать выбросы в абсолютном смысле по отношению к 1990 году, все равно они, в любом случае, растут. Но мы должны были ниже тренда в 6% уложиться. Когда по расчетному тренду у нас рост должен был быть 44% глобальной эмиссии, а мы хотели достичь 38%. Но в 2009 году, уже сейчас, по оценкам, год заканчивается, мы уже имеем 48% роста, то есть на 4% выше трендовых. Таким образом, даже в Киотском протоколе были заложены неправильные расчеты тренда. В чем была ошибка? Ошибка была, конечно, из за Китая.


Вообще-то проблема простая с этими выбросами. Ну, есть две страны. Надо только их заставить не выбрасывать — Китай и Соединенные Штаты. Посмотрите, какой отрыв Китая и США от всех остальных стран. Российская Федерация может быть горда, что она находится на третьей позиции, но отрыв-то большой, значительный. Потом идет Индия - и так далее, но если все 25 стран (или даже 27 уже) Европейского Союза объединят свои выбросы, они займут третью позицию, после Китая и США. Поэтому все фактически зависит от двух стран.
Дмитрий Ицкович: А Украина есть там?
Николай Дронин: Украина предпоследняя. Этот график очень показательный. Киотский протокол Штаты вообще не подписали, как мы знаем, значит, они никаких ограничений выбросов для себя не сделали, а Китай выполнил полностью свои обязательства по Киотскому протоколу, потому что никаких обязательств на него не было наложено. Как и на Индию, как и на все другие страны. Индия тоже четвертая позиция, очень важный игрок. Поэтому Киотский протокол был обречен с самого начала на провал, и самое главное - не рассчитали с Китаем. Китай рванул так, как никто не ожидал. Значит, в 90-е годы ежегодный прирост выбросов СО2 был 1%, это всех устраивало, все радовались, ЕС радовался, что такой небольшой прирост, а в 2000-е годы стали 3,6% из-за того, что Китай рывок сделал с 2000 года. Пока не объявляя громко о том, что он делает этот рывок и делает его, вообще-то, на угле.


Это график использования угля в Китае, и пока весь мир выходил на природный газ, они взяли и пустили свои запасы угля на это самое дело. А уголь является неэффективным, как мы знаем, топливом, то бишь, количество выбрасываемого СО2 на единицу продукции очень большоe. Ну и в довершение ко всему Европейский союз не выполнил своих обязательств. И в 2005 году Европейский Союз писал, что всего лишь две страны из пятнадцати, если брать классическую Западную Европу, - Швеция и Англия - выполнили свои обязательства по Киотскому протоколу. Там семь стран сказали, что они могут выполнить свои обязательства по Киотскому протоколу, если Украина (вот тут вспомним Украину) или Россия продадут свой «горячий воздух», и будут задействованы другие механизмы, вот это чистый механизм, есть такой инструмент, и другие. Ничего не случилось, и остальные страны честно сказали: мы ни при каких обстоятельствах не выполним обязательств по Киотскому протоколу. Но надо сказать, что, в конце концов, мы имеем на 2009 год показатели не самые плохие. Они хотели снизить на 8% по отношению к 90-му году, а это все же существенный прогресс, а снизили на 5%, но только из-за того, что кризис наступил, вот уже третий год подряд фактически кризисные явления, предприятия стоят, и только из-за этого мы имеем получше результаты. Поэтому Киотский протокол, я думаю, в общем-то, провалился. И есть только один положительный момент, про который пишут, но который я, может быть, и не могу подтвердить, поскольку я не очень знаю эту тему, но говорят, что вот этот  так называемый инструмент чистого механизма, то есть делаются проекты в третьих странах, и, если за счет этих технологических проектов достигается снижение выбросов СО2, это снижение приписывается той стране, которая внедрила эту технологию, вот это «чистый механизм». Говорят, что вот это у них пошло. 2000 проектов было у них сделано к обоюдному удовольствию, скажем так, сторон. Это то, что, по-видимому, действительно, в Киотском протоколе случилось положительного, если это правда. Чего еще не произошло - так это торговли «горячим воздухом» со стороны Украины и России. То есть там по Киотскому протоколу мы имели право продать разницу между 1990 годом и 2010 годом. Вот эту разницу мы можем продать, там идет разная оценка, от 10 до 15 долларов за тонну. Я знаю, что Украина продала на 300 миллионов евро, причем рынка там не случилось, не получилось, просто Тимошенко поехала и договорилась с японским премьером о том, что, может, вы все же купите у нас этот «горячий воздух», который где-то на бумаге.
Лиза Сурначева: Можно вкратце рассказать, что такое «горячий воздух»?
Николай Дронин: Горячий воздух - это разница между 1990 годом, по Киотскому протоколу наши две страны, вообще страны с транзитной экономикой, бывшие страны Советского Союза могли продать разницу между 1990 годом и теми выбросами, которые происходят на данный момент, чтобы поощрять их и так далее. Мера сама по себе сомнительная, в том смысле, что если бы мы продали бы …
Дмитрий Ицкович: Наши страны гадят меньше, а их страны гадят больше, и за это мы получаем разницу.
Николай Дронин: Почему не получилось продать этот воздух? У нас Чубайс этим занимался, и когда Чубайс занялся этим, вообще-то все ожидали, что там дело пойдет, продадут и на миллиарды. Ваучеры продали, а чего воздух не продать? Но как получилось там? Во-первых, это мера сомнительная сама по себе, потому что это халявные деньги, да, мы ничего не делаем, не улучшаем. У нас самые худшие показатели вообще в Украине, Украина лидер здесь, скажу честно: 7 кг СО2 на 1 доллар ВВП.
Реплика из зала: Кто это подсчитывает?
Николай Дронин: Европейский Союз опять подсчитал. Например, Япония, для сравнения, 250 г выбрасывает на один доллар, а Россия где-то пять килограмм. У нас тоже были такие же показатели, где-то 7 было, но поскольку у нас ВВП вырос за счет цен на нефть, поэтому мы лучше вас выглядим, только из-за этого. А так мы не лучше абсолютно ни в чем. Просто хочу сказать, что мера была сама по себе сомнительная с экологической точки зрения, потому что, продавая халявный воздух, вы тем самым увеличиваете количество глобальных выбросов. Вообще-то, вы просто даете повод другим странам не снижать свои выбросы. Ну, не случилось, и, говорят, из-за общественного давления в европейских странах. Вот Тимошенко смогла продать на 300 миллионов евро, еще на миллиард есть запас у Украины. Могла только продать в Японию, а в Европе она не смогла продать, потому что есть общественное мнение, оно давит. Оно давит и говорит — не нужно покупать эту халяву. А Россия не смогла пристроить свой воздух никуда, к сожалению. Но мы надеемся.
И последнее - чем закончится Копенгаген? Три варианта. Самый лучший: подписывается новое соглашение, которое заменяет Киотский протокол и заставляет все страны, включая развивающиеся, ограничить выбросы. Это самый лучший вариант, на который, не знаю - надеялся Евросоюз, не надеялся, но это было где-то прописано, и это было в том «секретном» заключительном договоре, который проник на страницы «The Guardian» и вызвал большой скандал. Хотя я прочитал этот драфт и не нашел там ничего такого, что могло так страшно возмутить развивающиеся страны. Потому что там не было никаких цифр, там стояли просто крестики. Ни одной цифры не было. Там были две цифры, из за которых сыр-бор разгорелся, потолок ограничений выбросов СО2 на душу населения для развитых стран. Потолок этот 2,67 тонны, мне кажется, на душу населения в развитых странах, а развивающимся странам дали 1,44 тонны на душу населения. И развивающиеся страны очень обиделись из за этой второй цифры. Они сказали: «Как это так! Значит, вы нас так стопорите в нашем усиленном развитии? Вы нам потолок в два раза ниже ставите, чем себе?!» На самом деле Индия, которая занимает четвертое место, выбрасывает 0,3 тонны на человека, значит, она может развить свою экономику в четыре раза, не меняя технологии, и достичь этого потолка. Что касается других стран — у них еще ниже показатели. То есть им еще расти да расти до этого потолка. И это хорошая цифра для развитых стран, потому что, например, Штаты выбрасывают больше пяти тонн на душу населения, а им дают потолок 2,6 тонны. Это для них, вообще-то, - в 2 раза снизить выброс на душу населения, это очень существенно. То же самое для нас. Для Украины и России, это нам надо еще попотеть, чтобы достичь этого результата. Поэтому ничего в драфте не было страшного, но почему-то развивающиеся страны так «взбрыкнули», грубо говоря, и потребовали сатисфакции, и пригрозили всякими санкциями со своей стороны. Значит, это был первый вариант — Киотский сценарий. Киотский протокол убирается, на место Киотского протокола ставится новое соглашение. Второй вариант - киотский протокол продлевается, решают ничего не трогать, давайте попробуем с Киотским протоколом. Авось углеродный рынок заработает, авось эти проекты по чистому механизму пойдут дальше развиваться, пусть там Штаты подключатся, и так далее. И третий вариант - в пятницу произойдет просто некая очередная декларация, совершенно без цифр, без каких-то обязательств, о том, что все страны понимают важность проблемы. Я думаю, что третий вариант - самый вероятный. Почти 100%, что это будет третий вариант. Потом они скажут: «Мы будем откладывать, мы будем в следующем году в порядке рабочего совещания эти цифры определять», - потом, через год, через два года. Это единственный путь для них. Потому что нельзя 15 тысяч человек в одно место привозить. Они там в аудиторию не могут войти и стоят на холоде несколько часов. И кто-то думаeт, что этот саммит может принести какие-то результаты? И мы все знаем, кто что хочет. И разница очень значительная. Что хочет Европейский Союз, вернее, что обещает? Николя Саркози сказал, что ЕС может взять на себя радикальные обязательства. Снизить выбросы на 30% к 2020 году по сравнению с 1990 годом. Значит, они снизили. Европейский союз на 5% всего лишь, вместо 8%, и осталось 15 лет и они готовы снизить на 30%, на 25% еще, и они говорят: «Мы это сделаем». Может быть, они это сделают, они это обещают, скажем так. А что Соединенные Штаты готовы сделать? Здесь произошла некая эволюция, потому что Барак Обама в сентябре в ООН вообще говорил про интенсивность, что он готов снизить интенсивность экономики, вот эти 5 тонн на человека, которые выбрасывают, он готов снизить их. Вот не 5 тонн, а, ну было там, например, 3 тонны на человека, но абсолютные выбросы не снижать. Большой прогресс был сделан недавно, он заявил в преддверии приезда в Копенгаген, что Штаты готовы снизить выбросы на 17% к 2020 году, но по сравнению с 2005 годом. А в итоге, если мы пересчитаем, что они хотят сделать по сравнению с 1990 годом, то оказывается, запланирован рост выбросов по сравнению с 1990 годом. Поэтому уже получается конфликт между Европейским союзом и Соединенными Штатами, то есть если Европейский союз готов снизить на 30% по сравнению с 1990 годом, то Соединенные Штаты готовы поднять на три и сколько-то там процента по сравнению с 1990 годом. И, наконец, все ясно, что делает Китай, что он хочет — он ничего не хочет. Он говорит, что мы снизим интенсивность. Они не хотят абсолютные выбросы снижать, а говорят: «Мы снизим интенсивность на 40-45% по сравнению с 2005 годом». В пересчете на абсолютные выбросы, по расчетам получается, что они выбросят к 2020 году на 75% больше СО2 по сравнению с 2005 годом. Это вообще вариант, на который ни Европейский союз, ни Соединенные Штаты никогда не пойдут. И надо сказать, что Китай очень грамотно там действует, поскольку он имеет официальный статус развивающейся страны, он сидит в группе развивающихся стран. А группа развивающихся стран - это очень специфическое образование во всех конвенциях, это самые нервные люди. Они всегда чего-то хотят. Они хотят справедливости. А на самом деле они хотят, чтобы им деньги выделили. И на самом деле малые островные государства тоже там объединились, у них аргумент хороший, говорят, а давайте поставим пороговое значение не два градуса, как Европейский Союз, а полтора, мы уже страдаем, и ссылаются на доклады IPCC, в которых очень много написано, как совсем плохо придется островным государствам. Они говорят: вы же сами пишете здесь, что мы загнемся и так далее, давайте тогда нам деньги, чтобы мы уже готовы были. Бангладеш, например, вы уже сами посчитали, что если состоится подъем океана, 16 миллионов людей надо будет переселить срочно. Вот Бангладеш говорит: «Ну, давайте деньги, мы сейчас начнем переселять, чего ждать-то?» Поэтому здесь вот этот будоражащий главный нерв Копенгагенского саммита, вот эти малые государства островные. Они тоже развивающиеся страны, и за ними стоит Китай, которому очень выгодно, что они требуют поставить такие вот радикальные цели. Европейский союз сказал: «Нет, полтора градуса - это невозможно, мы уже полтора имеем». То есть получается вот такая вещь.
И, теперь, в заключение, хочу сказать, в чем наши позиции, Украины и России. Вот Медведев тоже собирается завтра, и он там всякие консультации проводил, я думаю, что есть партийное задание для представителей Украины и России, и оно очень простое — ни в коем случае не пересматривать базовый год, 2005 год, нам не годится. Мы потеряем то, что таким трудом добыто. И я думаю, что это будет позиция, а, значит, получается картина страшно пестрая с очень большими противоречиями в интересах и 100% можно дать, и не нужно к букмекеру ходить, что это провал Копенгагенского саммита. Насколько он был просчитан, мне трудно сказать, но опять же, тут много составляющих, включая вот эту переписку и так далее. И еще, более того, переписка в ноябре была вскрыта, а надо сказать, что общественная статистика показала, что, вообще-то, резко падает доверие к самой концепции антропогенного изменения климата, уже произошло это летом. На 20% в развитых странах меньше людей стало, которые говорят, что они обеспокоены проблемами климата. Объяснение простое — кризис. Уже не до климата, когда кризис. И второе объяснение - всех раздражило, конечно, что Нобелевская премия мира отдана IPCC и Гору, потому что это нонсенс, когда премия мира дается за репорты, которые просто нервируют людей. Вот на этом я хотел бы закончить.

Последний кадр - это то, что сейчас в Копенгагене гоняют по улицам и, говорят, вчера сдули. Это надувной шар с одной тонной СО2, которую мы никак не можем продать за 10-15 долларов.

Обсуждение лекции

Лиза Сурначева: Спасибо большое за выступление. Напоминаю, что у нас продолжается проект «Публичные лекции Полит.UA» в Киеве. Я хотела бы чуть-чуть вернуться к статистике выбросов, что влияет на парниковый эффект, 90% парникового эффекта из-за водяного пара. Есть ли данные по антропогенному фактору содержания водяного пара в атмосфере, и сколько из этого человек делает?

Николай Дронин: Водяной пар никаким образом не просчитывается как результат антропогенной деятельности. Но я, может быть, забыл сказать, в чем заключается парниковый эффект. Там был кадр с Солнцем, и было показано, что если сделать расчет по радиационному балансу, то у нас равновесная температура в атмосфере должна быть -18, а она у нас +15. Разница в 33°, это и есть парниковый эффект. 33° пар. 90%, это выходит, сколько там, рассчитать я сейчас не смогу, да 30 градусов приходится на пар, и 3° приходится на парниковые газы, которые мы выбрасываем.
Дмитрий Ицкович: Та проблема, о которой мы говорим, относится к очень острым, с точки зрения информационного диспаритета, это касается любого - как здоровье, мое здоровье касается меня очень сильно, а как оно устроено, я ни хера не понимаю, потому что это очень сложная область. Мир, в котором я живу, массового общества меня страшно волнует, потому что это мои дети, это я сам, моя семья - и так шире, и шире — это мы все. При этом как это устроено, я не понимаю, это очень сложная область. И войну за этот информационный диспаритет со вбросами, с пиаром, с черными технологиями мы уже наблюдаем. Она вовсю развернулась - и с этой прекрасной шпионской акцией с опубликованными письмами, и много с чем. И с поведением Китая, который явно сознательно выдвигает вперед слабеньких, стоя сзади, потому что к нему претензии будут другие, все чудесно, вопрос в другом. Значит, это информационный диспаритет отчасти ломает общественное мнение... мы как-то к ним относимся, мы частично европейские страны, и нас это тоже касается. Вопрос в чем? Как быть с этим информационным диспаритетом, не каждый понимает, что это значит, какие могут быть выработаны механизмы, чтобы вы лично могли предложить нам всем, как соотноситься с этим неуравновешенным информационным пространством, как выбирать правильность.
Николай Дронин: Я отвечу так, что у меня, конечно, нет ответа на этот вопрос, я даже могу немного обострить этот вопрос. Как вы правильно сказали — неуравновешенное, и в смысле психическом тоже. Что меня больше всего удивляет, если взять все глобальные экологические проблемы, по которым подписаны конвенции, деньги давно делят, в смысле используют, какие-то механизмы работают, работает народ, собираются, там тоже есть такие конференции, как по климату, но они гораздо слабее по научной обоснованности, чем проблема климата. Есть, например, проблема глобального опустынивания, о которой вообще никто ничего не знает и не понимает. Под нее верстаются любые программы - и деньги выделяются. А, например, общественность начинает думать больше об изменении климата, а не о той проблеме, хотя, я говорю, здесь мы вообще-то должны доверять науке. Если есть данные, что консенсус существует по проблеме изменения климата, а какие данные? Если, например, среди нефтяников 47% верят, что изменение климата происходит, и причиной является антропогенный фактор, но, например, 97% климатологов говорит о том, что изменения климата есть и антропогенный фактор виновен. 97%...
Вазири Мартазинова, профессор, заведующей отделом климатических исследований и долгосрочного прогноза погоды УНДГМИ: 50 на 50.
Дмитрий Ицкович: Секундочку, секундочку. Тема у нас острая, действительно. Мы договорились, вам слово дадут.
Вазири Мартазинова: Это очень важно для вас, то, что я хочу сказать.
Николай Дронин: Мои цифры, дальше. Что я могу сделать? Не я же делал опрос, я могу только сделать ссылку на источник. Ссылка такая у меня есть, где проводили опросы, какие результаты получены. Среди климатологов — да, среди геофизиков меньше. Среди таких профессиональных групп консенсус тут есть. И я скажу про свой собственный опыт,
Реплика из зала: Откуда такие данные?
Николай Дронин: Этот опрос проводила определенная служба при газете. Но я скажу про свой собственный опыт, потому что я был в Штатах шесть месяцев и у меня там был проект небольшой, и, кроме проекта, я еще делал интервью с ведущими экспертами, ну, я решил воспользоваться, что я там, и, в общем-то, они люди оказались доступные, и я их опрашивал. Я просил их ранжировать экологические проблемы по степени научной обоснованности. На первом месте стоит проблема разрушения озонового слоя. 100% ученых сказали, что это проблема, которая обоснована абсолютно, 100% они дают, они в нее верят, они говорят: «Мы в нее верим». И на втором месте изменение климата, антропогенные изменения. Они тоже говорят «верим». А в отношении, например, потери биоразнообразия, они говорят: «Не верим». 100% сказали: «Мы не верим в эту проблему». Конвенция, кстати, существует и по проблеме потери биоразнообразия, деньги выделяются, а никто не верит в эту проблему среди специалистов.
Дмитрий Ицкович: Хорошо, переходим к общим вопросам, вот вы хотели, давайте с вас начнем. Представляйтесь, пожалуйста.
Вазири Мартазинова: Я руковожу отделом климатических исследований Украинского гидрометеорологического института. Я эксперт Всемирной метеорологической организации по климатическим исследованиям и атмосферным процессам и поэтому я не из народа знаю климат, а каждый день его изучаю, и поэтому я хочу спросить, можете вы мне дать к вашему докладу немножечко, два слова пояснить, о каком холоде мы говорим, и о каком потеплении, и о каких временных масштабах.
Лиза Сурначева: А вы не могли бы сейчас про опрос добавить, почему вы спорили с лектором, говорили что 50%, какой ваш источник, и где проводился опрос.
Вазири Мартазинова: Да, я могу добавить. Сейчас ученые разделились на две части. Одни ученые говорят, что да, антропогенное влияние есть, то есть выброс в парниковых газах участвует. Другие говорят: «Нет». Почему? Потому что начиная с одиннадцатого года проявилось у нас глобальное потепление. С 1911-го года! Это говорит о том, что оно уже готовилось, но проявилось с 11-го года предыдущего столетия. В то время, как значительный выброс парниковых газов начинается с пятидесятых годов. Это говорит о том, что фактор, который начал повышать глобальную температуру, не является антропогенным фактором, то есть это естественный фактор. Мы сейчас немножко ближе подошли к этому, и мы уже знаем, что это за естественные факторы, и, в принципе, я хочу сказать, я часто участвую в климатических исследованиях и заседаниях. Почему я взяла на себя смелость сегодня…
Реплика из зала: Не надо себя пиарить, если вам есть что сказать…
Вазири Мартазинова: По станции «Восток» я хотела сказать. Значит, наша станция «Вернадский», вы на континенте около полюса, а мы полуострове антарктическом. Континентальная станция пока не показывает потепления, и, поэтому, чтобы не говорили, потому что на леднике, где все время холодный воздух, он не дает, он охлаждается. Вернадского станция хорошо показывает потепление, хотя там антропогенного загрязнения пока нет.
Николай Дронин: Мне трудно комментировать. Вы говорили 50 на 50, интересно было бы узнать источник. Где было 50 на 50? Я говорил об Америке, конкретно, что там 97% климатологов говорят в пользу антропогенной теории. Есть источник.
Дмитрий Ицкович: Николай, простите, я еще раз перебью, хоть у нас так и не принято ведение. Попрошу всех. Действительно, это вещь, похожая на здоровье, на проблемы, которые каждого касаются, и они вызывают эмоции. Прошу быть не эмоциональными, просто задавать вопросы и понимать одну простую вещь, это как социолог Юрий Плюснин говорил про социологию, что вот течет река, есть русло, есть пойма, есть лоно. Это разная глубина проблем, и это разное влияние. И, может быть, большинство споров связаны с тем, что люди говорят о разной глубине проблем. Да, может быть, ложе не меняется, но мы-то живем не на ложе, мы живем у русла, мы живем в пойме, и нас касаются гораздо менее глубокие проблемы, чем изменение структуры всего на свете. Следующий вопрос, пожалуйста.
Юрий Яковенко, доктор социологических наук, профессор, заведующий кафедрой отраслевой социологии Киевского национального университета им. Т.Г.Шевченко: Как социолога меня интересует, ожидаете ли вы повышения конкурса при поступлении на факультеты, где будут готовить климатологов?
Никола Дронин: Я не знаю, есть ли среди нас абитуриенты здесь. Наверное, ответ в этом, что абитуриентов, похоже, тут нет. Я могу сказать по географическому факультету МГУ, интерес есть, да. В связи с тем, что география на самом деле, это, может быть, не относится к теме, но она развивалась по некоторой другой традиции. Для нее геоэкологические проблемы - это проблемы внешние, заимствованные, у нас другая парадигма, мы другим занимались. Опять же, вспомним Китай, где географические факультеты все переименованы оказались в экологическую политику. Вот и у нас, по-видимому, эта тенденция идет, это привлекает внимание, конечно, и у нас специальность, может быть, будет такая, международная политика (экологическая?). Можно, я все же отвечу на вопрос о том, что потепление где-то идет. Просто кратко. Я тоже слежу за литературой, я тоже вижу разные точки зрения на эту проблему и т.д. Но моя позиция очень простая, я вообще рассматриваю все проблемы, которыми интересуюсь, скажем, больше как историк. Мне интересно, как развивается экологическая политика, я занимаюсь экологической политикой, в основном. И, честно говоря, я, конечно, решаю что-то для себя, та теория права или эта права теория, но я рассматриваю немножко отстраненно. Я вот знаю, что IPPC такими аргументами пользуется, а противники пользуются такими, поэтому я не думаю, что тут вы уясните многое.
Представитель географического факультета Киевского национального университета: Добрый вечер, во-первых. Я скажу от всего студенческого коллектива «спасибо большое», и как студент-эколог («Международное экологическое сотрудничество» для пана социолога в этом зале). Меня, конечно, будет интересовать то, что интересует каждого студента. У нас уже был отвлеченный пример сотрудничества Российской Федерации и Украины, когда американская певица Мадонна, которая живет в Лондоне и франко-канадка по происхождению, под бубен украинского цыгана и под аккордеон россиянина на концерте «Живая Земля» пела и таким образом привлекала внимание к проблеме глобального изменения климата. Разумеется, меня интересует, как уже сейчас проходит вот такое поколение, как мы можем приобщаться к глобальным процессам, которые бы предотвращали изменения климата. Изо всех заключений по каждому вопросу - это «да», «вполне может быть», «не исключено». Но те вопросы, которые вы ставили, - это вполне негативные вопросы, и единственный формально-позитивный ответ: «да, есть глобальное потепление». Что мы можем сделать сейчас, и что мы можем сделать вместе? Потому что, вы видите, у нас уже дискуссия, разные данные, насколько я знаю, из 16 моделей, которые у нас апробируются в Украине, лишь одна не давала глобального потепления. Я не знаю, как в России, но видите, уже даже у нас есть различия в данных таких стран, которые, в принципе, в общих климатических условиях находятся. Какая может быть у нас согласованная политика?
Никола Дронин: Ну, я не знаю, какая у вас может быть согласованная политика...
Представитель студентов: Я имею в виду наши страны, я думаю, вы как специалист должны знать.
Никола Дронин: Я опять же говорю как историк экологической политики, я скажу, что наши позиции вообще, не только в этой конвенции, но и в других, они очень слабые, потому что у нас нет сформулированной национальной позиции, а она вроде бы должна быть. Вот если вы возьмете историю любой конвенции, вы увидите, что там есть какие-то игроки, а мы не являемся активными игроками. Мне кажется, одна из самых насущных задач, о которых следует думать, - мы должны все же выяснить, какие наши национальные интересы в той или иной конвенции, прежде всего. В отношении той или иной проблемы. Вот даже если мы возьмем какие-то водно-болотные угодья в Рамсарской конвенции, у нас и там нет никакой позиции. Вот даже в маленькой конвенции по биоразнообразию, там копья ломают на счет ГМО в рамках этой конвенции, Картагенском протоколе, а мы опять молчим, у нас нет позиции. То ли нас это не интересует и не волнует, поэтому очень правильный вопрос, и на него отвечу тоже правильно: нужны интеллектуальные усилия, которые бы позволили сказать: да, это наша позиция. Потому что мир работает по национальным интересам. Альтруизма там нет никакого, как мы видим. Вот опять мы приедем завтра, вспомним нашего президента, приедет туда и скажет: «Вот не надо только к 2005 году привязываться». Понятно, из-за чего эта позиция. Как-то это все не очень сильно.
Представитель студентов: Ответ тут может быть один — она должна быть активная.
Никола Дронин: Она должна быть сформулированной. Она должна быть не просто активной — можно активничать как угодно. Вопрос именно в сформулированности
Наталья Ковачевич, журналист: Вы говорили о встрече в Копенгагене. Еще раз, пожалуйста, коротко скажите о сверхзадаче, которую должен был решить этот форум, и когда нам аукнутся последствия этих недоговоренностей.
Николай Дронин: Главная задача, как формулировал Европейский Союз, они же надеялись, что все пойдет по хорошему сценарию, а это означает, что будет заключено новое соглашение, а Киотский протокол прекратит свое существование досрочно. Потому что официальный срок окончания Киотского протокола 2012 год. Все понимают, что он провалился, зачем его тянуть еще 2 года. Поэтому вот эта встреча, она была еще и этим важна, что не надо ждать, давайте в 2010 году закончим…
Дмитрий Ицкович: Будет новая повестка…
Николай Дронин: Совершенно другая повестка, во-первых, но я скажу, на что они надеялись — может быть я не успел это сказать, — разделить развивающиеся страны и отделить Китай с Индией от этих малых островных государств, как минимум задача стоит. И сказать: хоть вы и развивающиеся страны — но вы уже переразвились. А вот эти страны - да, они мало выбрасывают, но им надо помогать, действительно, Бангладеш - надо там выселять 16 миллионов,  если мы верим в это все, надо готовить дороги. Поэтому их самая важная задача, если формулировать более конкретно, была отделить Китай с Индией и, может быть, другие какие-то страны и получить от них согласие по снижению выбросов.
Дмитрий Ицкович: Вторая часть вопроса, про последствия…
Николай Дронин: Я думаю, что все это закончилось провалом, но вообще такие прецеденты были уже с другими конвенциями. Вспомним, опять же, Картагенский договор, вернее, протокол в конвенции биоразнообразия, он называется Картагенским, потому что он обсуждался в городе Картаген. Он провалился в 1999 году, а в 2000 году его заключили. Конечно, эти форумы совершенно не нужны, когда 15 тысяч человек приезжает, неуправляемыми становятся, тем более мы вспомним, что вокруг творится. Да, вот эти демонстрации за и против, я говорил, баррикады вчера жгли, поэтому все решится в рабочем порядке. Договорятся. Европейский союз договорится со Штатами, для начала, может быть, согласятся на компромисс. Может быть, 2005 год для них подойдет.
Лиза Сурначева: И все-таки, какие последствия этой недоговоренности, которая сейчас, могут быть?
Николай Дронин: Идет все по тренду, да, вернее, выше тренда, если не достигнут договоренности, значит, говорят, повышение температуры происходит гораздо быстрее, чем это ожидалось, включая различные последствия, которые уже видны сейчас. Они видны, я рассказывал пример со страховым бизнесом, а есть регионы, в которых это очень видно. Например, Аляска. И там, между прочим, уже прецедент становится, уже ест, судебные иски к нефтяным компаниям. Вот был прецедент уже создан, значит, в Аляске поселок, который пострадал от изменения климата, он находился в ветровой тени, там была какая-то скала ледяная и она вдруг растаяла, и поселок стало продувать насквозь. И они подали иск на нефтяную компанию, которая там добывает нефть, и иск у них был не насчет того, что нефтяная компания меняет климат, такой иск бы не прошел, а иск такой, что компания не информирует общественность о возможном риске от ее деятельности. Прецедент был по табачной промышленности. Там тоже не доказали, что табак влияет вредно на здоровье, вот оказывается, невозможно доказать, что табак вреден, но можно предъявить иск, и он был предъявлен, и выиграли иск, что табачная компания не информирует население о возможном вреде, или скрывает информацию, тут то же самое. Я говорю, это процесс, который уже вовсю идет.
Михаил Сосонкин, главная астрономическая обсерватория: Первое маленькое уточнение: водяной пар имеет и положительный форсинг, и отрицательный. И вопрос: вы не знаете распределение этих вот верящих в сильное антропогенное влияние на климат и не верящих ну, скажем так, по поверхности, между странами? Потому что у меня сложилось впечатление, что наши страны - Украина, Россия - ближе к 50%, а то еще и хуже.
Николай Дронин: Нет, у нас соотношение хуже гораздо. Я на этот вопрос как-то уже отвечал, я думаю, что у нас где-то 40/60%. 40% - специалисты, которые верят в изменения климата.
Михаил Сосонкин: Ну, как-то в науке слово «верят»…
Николай Дронин: А вот это слово используется уже вовсю, и 60%...
Михаил Сосонкин: Может быть, этим и объясняется активность и пассивность позиций?
Николай Дронин: Слово «верят» тут имеет специфическое значение. Потому что, скажем, ну это немного другая тема. Есть принцип предосторожности,  и он применяется. Так вот под предосторожностью подразумевается, что мы оцениваем для себя риски. Слово «верят» - имеется в виду - вот сюда идет. Мы верим, что риск значительный. В повседневной жизни мы тоже для себя прикидываем - лететь самолетом, как я сегодня сделал, или нет. Прикидывал риск. Я поверил, что лететь можно. И здесь это работает. Между прочим, в Штатах используют под это «верю-не верю» юридическую систему. Там же у них шкала есть. Например, можно обыскивать гражданина на улице при определенных условиях до какой-то степени вашей веры в то, что он что-то не то сделает. Там даже есть шкала, она там чуть ли не десятибалльная, со всеми словами. IPCC, кстати, тоже пользуется частью этой шкалы. Значит, слово «верю» — это не то, что верю, а это некая степень…
Дмитрий Ицкович: Николай, можно некоторую ремарку сделать? У нас была лекция Татьяны Черниговской, предпредыдущая, которая почти вся была посвящена субъективизму в науке, который вообще сейчас один из основных трендов в самых точных науках. Про физику вы наверняка это знаете. Про астрономию наверняка это знаете, когда субъективные факторы влияют на исследование, на его результаты, на все, что угодно.
Михаил Сосонкин: На результаты?
Дмитрий Ицкович: Конечно.
Михаил Сосонкин: И вопрос, все-таки, еще один. Вы говорили, что будут представлены методы лечения…
Николай Дронин: Методы лечения? Вы обещали лечить?
Лиза Сурначева: Ой, кстати, насчет «лечить климат», и в продолжение вопроса молодого человека про личное участие. Можем ли мы что-то лично делать такое, чтобы предотвратить: меньше ездить на машинах, меньше есть говядины - или это все не влияет?
Николай Дронин: Ну, все это просчитано, конечно, например, стать вегетарианцем для украинцев, это будет подспорьем для решения проблемы климата, но пойдут ли украинцы на это? А готовы ли вы, а вы верите тогда в климат, если вас заставляют, отказаться от мяса. Тут дело такое…
Дмитрий Сподарецаспирант Киевского национального университета, 1 год обучения, эколог: У меня вопрос следующий: к каким еще негативным последствиям в экономическом смысле, кроме повышения уровня мирового океана, приводит повышение СО2? И, почему мало освещены вопросы и данные повышения уровня мирового океана? Спасибо.
Николай Дронин: Вообще, очень много моделей по повышению уровня мирового океана для различных сценариев. Я не думаю, что этот вопрос не рассмотрен в литературе, просто это далеко от моих интересов, скажем. Ну, я могу сказать про сельское хозяйство. Как бы сектор, который непосредственно связан с климатом. Если я занимаюсь проблемой изменения климата, не как историк экологической политики, а просто как специалист, то у меня публикации по моделированию влияния климата на сельское хозяйство, опубликованы, кстати, в  рецензируемых журналах. Ну, я вот тоже могу сказать, что все не очень однозначно, потому что, если мы возьмем фактор менеджмента в сельском хозяйстве, любая модель показывает только потенциальную урожайность, скажем так, а реальные урожаи у нас ниже потенциальных на 40%, то есть динамика урожаев в будущем климате будет определятся, в значительной степени, менеджментом. Тут тоже все не однозначно, что произойдет в Украине, что произойдет в России. У нас Северный Кавказ является проблемной территорией. Я имею в виду три области: Ростовская, Краснодарский край и Ставропольский край. Если просчитать климатические модели, что может произойти в России плохое? Это то, что наша житница, скажем так, перестанет таковой быть, из-за того, что произойдет аригизация, и будут условия, как в Калмыкии. Вот это модель показывает. А в Англии будет все хорошо, как обычно.
Борис Шавлов: У нас 10-15 лет назад активно обсуждалсь очень большая проблема истощения озонового слоя, теперь про эту проблему ничего не слышно. Вы упоминали ее как проблему, в которую верят 100% климатологов, расскажите немножко об этом, она исчезла, что случилось?
Николай Дронин: Проблема озонового слоя решена. Сейчас я объясню, в каком смысле она решена. В том смысле, что модели оправдались, в 2003 году был пик концентрации хлорфторуглеродов в стратосфере, и вот с 2003 года пошел на убыль, согласно моделям. Модель оказалась очень хорошей, потому что хлорфторуглерод имеет очень слабый сток, и легко просчитывать концентрацию. Был пик, согласно модели, сейчас наблюдается, что он снижается. В этом смысле проблема решена, а в том, что дыры остались - и вы вспомнили этот год, а я вспомню 2002 год, когда дыры не было, помните? Вместо одной большой дыры было две маленькие дырочки. И все скептики, я просто хочу повторить, в том числе метеорологи, они сказали: «Вот и все, вот ваша хваленая теория, а дыры-то нет». А в 2003 году дыра опять появилась и стала еще больше. Поэтому там есть еще природные факторы. Потом объяснили, что вихрь рассосался раньше, полярный.
Пенсионер: Я этим вопросом интересуюсь давно, меня интересует простая вещь, в прессе были версии и гипотезы российских ученых о том, что в связи с повышением глобальным температуры Сибирь будет практически стоять в воде, Лабрадор поднимется вверх и Гольфстрим практически растворится. И, в связи с этим, с выходом углекислого газа из океана, повышается уровень океанов и морей. Так в связи с этим ухудшится сельскохозяйственное положение тех стран, которые обогреваются Гольфстримом? Какая ваша позиция?
Николай Дронин: Это известная концепция, я, честно говоря, ее не особо могу комментировать, потому что в ней надо разбираться, потому что сейчас есть последние сообщения, были уже какие-то расчеты сделаны насчет Гольфстрима, оказалось, что достаточно бойко он продвигается, функционирует. Там был расчет на изменение солености, и этот расчет не оправдался. Говорят, что этот механизм функционирует до сих пор, и это были просто страхи какие-то, которые не подтвердились. Насчет Сибири, тут все ясно, даже если трудно говорить про сельское хозяйство, какие последствия будут, потому что фермеры адаптируются срочно к изменяющимся условиям. Они даже не осознают, что это климат, они пробуют новые сорта, высаживают и думают, что дело в сортах, а не в изменении климата. То есть здесь какой-то процесс адаптации происходит быстро, и люди сами, может быть, не осознавая, адаптируются, потому что рынок, все же, и так далее. А если взять северную Сибирь, вечную мерзлоту, то понятно - что здесь будет, мы не можем предсказать никогда. Что там будет, как это все поплывет. Мы знаем, что железную дорогу Сталин строил, строил, не достроил, потом ее в гармошку свернуло, в замысловатые фигуры такие, даже в условиях достаточно устойчивой мерзлоты. А что будет при таянье мерзлоты, у меня даже фантазии не хватает.
Вазири Мартазинова: Я к озоновой дыре хочу вернуться. Я вот что хочу сказать, я из московской школы, и когда я работала, начинала там, училась в аспирантуре, тогда по озоновому слою материала не было. Архив появился только к 1967 году. Поэтому сказать, была ли дыра раньше, нельзя. Но что я хочу сказать, мы только говорим о дыре в зимнее время, а почему? Потому что в зимнее время формируется циркумполярный вихрь. Что такое циркумполярный вихрь? Слой озоновый ослабевает в центре и идет к экватору. Но существует еще такое явление, как внезапное стратосферное потепление, когда оно зимой происходит, оно нарушает циркумполярный вихрь по Северному полушарию и потоки воздуха с экватора закрывает озоном над полюсом. На Северном полюсе, если вы знаете, дыры нет, просто слабый слой.
Николай Дронин: Дыры бывают.
Вазири Мартазинова: А бывают за счет сильного циркумполярного вихря, только в этом случае, когда его нет, и когда он нарушается, она затягивается. А вот в Южном полушарии, там совсем другая географическая система, там больше океана, там больше воды, за счет этого другая скорость, и образуется озоновая дыра. Но я вам хочу сказать еще такую интересную вещь, что нас природа защищает. Оказывается, любой циклон, когда бежит, над собой делает дырку. И вот, когда этот циклон разваливается, все заполняется, дыра исчезает. Эта дыра нам не вредна, потому что облачность густая у циклона. То есть, нас природа очень здорово, оказывается, выручает, и до сих пор. Я думаю, от антропогена, точно так же.
Дмитрий Ицкович: На самом деле, очень хорошая позиция, спасибо. Сезон, как и говорилось, закрыт, но следующий сезон откроется, мы надеемся, здесь, в этом замечательном зале, 13 января. Уточнения по теме и автору будут на сайте и на афишах.

В циклах «Публичные лекции «Полит.ру» и «Публичные лекции «Полiт.ua» выступили:

  • Владимир Четвернин. Современная юридическая теория либертаризма
  • Никой Дронин. Современная юридическая теория либертаризма
  • Юрий Пивоваров. Исторические корни русской политической культуры
  • Александр Филиппов. Дискурсы о государстве
  • Юрий Пивоваров. Эволюция русской политической культуры
  • Павел Печенкин. Документальное кино как гуманитарная технология
  • Вадим Радаев. Революция в торговле: влияние на жизнь и потребление
  • Егор Гайдар. Смуты и институты
  • Анатолий Вишневский. Конец североцентризма
  • Алек Эпштейн. Почему не болит чужая боль? Память и забвение в Израиле и в России
  • Татьяна Черниговская. Как мы мыслим? Разноязычие и кибернетика мозга
  • Сергей Алексашенко. Год кризиса: что случилось? что сделано? чего ждать?
  • Алексей Миллер. Историческая политика: update
  • Владимир Пастухов. Сила взаимного отталкивания: Россия и Украина — две версии одной трансформации
  • Александр Юрьев. Психология человеческого капитала в России
  • Андрей Зорин. Гуманитарное образование в трех национальных образовательных системах
  • Александр Аузан. Национальная формула модернизации
  • Владимир Плунгян. Почему современная лингвистика должна быть лингвистикой корпусов
  • Никита Петров. Преступный характер сталинского режима: юридические основания
  • Сергей Чебанов. Рефренность мира
  • Андрей Зубов. Восточноевропейский и послесоветский пути возвращения к плюралистической государственности
  • Виктор Живов. Русский грех и русское спасение
  • Виктор Вахштайн. Конец социологизма: перспективы социологии науки
  • Теодор Шанин. О жизни и науке
  • Яков Паппэ. Российский крупный бизнес в период кризиса
  • Евгений Онищенко. Конкурсная поддержка науки: как это происходит в России
  • Николай Петров. Российская политическая механика и кризис
  • Александр Аузан. Общественный договор: взгляд из 2009 года
  • Сергей Гуриев. Как изменит кризис мировую экономику и экономическую науку
  • Александр Асеев. Академгородки как центры науки, образования и инноваций в современной России
  • Олег Мудрак. Язык во времени. Классификация тюркских языков
  • Тамара Морщакова. Правосудие: результаты и перспективы реформ
  • Амитай Этциони. Новая глобальная архитектура: механизмы перехода
  • Ростислав Капелюшников. Конец российской модели рынка труда
  • Сергей Иванов. Второй Рим глазами Третьего: Эволюция образа Византии в российском общественном сознании
  • Даниил Александров. Школа как место национальной сборки
  • Евгений Гонтмахер. Социальная политика в контексте российского кризиса
  • Вадим Волков. Трансформация российского государства после 2000 года
  • Лев Лифшиц. Что и зачем мы охраняем? Ценностная структура объекта
  • культурного наследия
  • Максим Кронгауз. Язык и коммуникация: новые тенденции
  • Павел Уваров. У истоков университетской корпорации
  • Владимир Бобровников. Безбожники рисуют ислам: советская (анти)религиозная пропаганда в комментариях востоковеда
  • Владислав Иноземцев. Сценарии посткризисного развития России
  • Алексей Левинсон. Средний класс и кризис
  • Марина Бутовская. Эволюционные основы агрессии и примирения у человека
  • Николай Розов. Циклы истории России: порождающий механизм и контекст мировой динамики
  • Алексей Миллер. Понятие «нация» и «народность» в России XIX века
  • Леонид Ионин. Социокультурные последствия кризиса
  • Елена Зубкова. Сталинский проект в Прибалтике
  • Александр Долгин. Перепроизводство свободы как первопричина кризиса
  • Публичное обсуждение. Климатический кризис: вызов России и миру
  • Татьяна Черниговская. Язык и сознание: что делает нас людьми?
  • Георгий Касьянов. «Национализация» истории в Украине
  • Игорь Кон. Раздельное обучение: плюсы и минусы
  • Константин Сонин. Экономика финансового кризиса
  • Адам Михник. Польша, Россия, Европа
  • Ольга Бессонова. Образ будущего России в контексте теории раздаточной экономики
  • Александр Кынев. Результаты региональных выборов и тенденции политического процесса
  • Александр Аузан. Национальные ценности и российская модернизация: пересчет маршрута
  • Леонид Григорьев. Как нам жить с мировым финансовым кризисом
  • Евсей Гурвич. Институциональные факторы экономического кризиса
  • Дмитрий Тренин. Мир после Августа
  • Анатолий Ремнев. Азиатские окраины Российской империи: география политическая и ментальная
  • Светлана Бурлак. О неизбежности происхождения человеческого языка
  • Лев Гудков. Проблема абортивной модернизации и морали
  • Евгений Штейнер. Ориентальный миф и миф об ориентализме
  • Михаил Цфасман. Судьбы математики в России
  • Наталья Душкина. Понятие «подлинности» и архитектурное наследие
  • Сергей Пашин. Какой могла бы быть судебная реформа в современной России
  • Ольга Крыштановская. Российская элита на переходе
  • Эмиль Паин. Традиции и квазитрадиции: о природе российской «исторической колеи»
  • Григорий Ревзин. Современная московская архитектура
  • Алексей Миллер. «Историческая политика» в Восточной Европе: плоды вовлеченного наблюдения
  • Светлана Боринская. Молекулярно-генетическая эволюция человека
  • Михаил Гельфанд. Геномы и эволюция
  • Джонатан Андерсон. Экономический рост и государство в Китае
  • Кирилл Еськов. Палеонтология и макроэволюция
  • Элла Панеях. Экономика и государство: подходы социальных наук
  • Сергей Неклюдов. Предмет и методы современной фольклористики
  • Владимир Гельман. Трансформация российской партийной системы
  • Леонид Вальдман. Американская экономика: 2008 год
  • Сергей Зуев. Культуры регионального развития
  • Публичное обсуждение. Как строить модернизационную стратегию России
  • Григорий Померанц. Возникновение и становление личности
  • Владимир Кантор. Российское государство: империя или национализм
  • Евгений Штейнер. Азбука как культурный код: Россия и Япония
  • Борис Дубин. Культуры современной России
  • Андрей Илларионов. Девиация в общественном развитии
  • Михаил Блинкин. Этиология и патогенез московских пробок
  • Борис Родоман. Автомобильный тупик России и мира
  • Виктор Каплун. Российский республиканизм как социо-культурная традиция
  • Александр Аузан. Национальные ценности и конституционный строй
  • Анатолий Вишневский. Россия в мировом демографическом контексте
  • Татьяна Ворожейкина. Власть, собственность и тип политического режима
  • Олег Хархордин. Что такое республиканская традиция
  • Сергей Рыженков. Российский политический режим: модели и реальность
  • Михаил Дмитриев. Россия-2020: долгосрочные вызовы развития
  • Сергей Неклюдов. Гуманитарное знание и народная традиция
  • Александр Янов. Николай Данилевский и исторические перспективы России
  • Владимир Ядов. Современное состояние мировой социологии
  • Дмитрий Фурман. Проблема 2008: общее и особенное в процессах перехода постсоветских государств
  • Владимир Мартынов. Музыка и слово
  • Игорь Ефимов. Как лечить разбитые сердца?
  • Юхан Норберг. Могут ли глобальные угрозы остановить глобализацию?
  • Иванов Вяч. Вс. Задачи и перспективы наук о человеке
  • Сергей Сельянов. Кино 2000-х
  • Мария Амелина. Лучше поздно чем никогда? Демократия, самоуправление и развитие в российской деревне
  • Алексей Лидов. Иеротопия. Создание сакральных пространств как вид художественого творчества
  • Александр Аузан. Договор-2008: новый взгляд
  • Энн Эпплбаум. Покаяние как социальный институт
  • Кристоф Агитон. Сетевые сообщества и будущее Интернет технологий. Web 2.0
  • Георгий Гачев. Национальные образы мира
  • Дмитрий Александрович Пригов. Культура: зоны выживания
  • Владимир Каганский. Неизвестная Россия
  • Алексей Миллер. Дебаты о нации в современной России
  • Алексей Миллер. Триада графа Уварова
  • Алексей Малашенко. Ислам в России
  • Сергей Гуриев. Экономическая наука в формировании институтов современного общества
  • Юрий Плюснин. Идеология провинциального человека: изменения в сознании, душе и поведении за последние 15 лет
  • Дмитрий Бак. Университет XXI века: удовлетворение образовательных потребностей или подготовка специалистов
  • Ярослав Кузьминов. Состояние и перспективы гражданского общества в России
  • Андрей Ланьков. Естественная смерть северокорейского сталинизма
  • Владимир Клименко. Климатическая сенсация. Что нас ожидает в ближайшем и отдаленном будущем?
  • Михаил Юрьев. Новая Российская империя. Экономический раздел
  • Игорь Кузнецов. Россия как контактная цивилизация
  • Андрей Илларионов. Итоги пятнадцатилетия
  • Михаил Давыдов. Столыпинская аграрная реформа: замысел и реализация
  • Игорь Кон. Мужчина в меняющемся мире
  • Александр Аузан. Договор-2008: повестка дня
  • Сергей Васильев. Итоги и перспективы модернизации стран среднего уровня развития
  • Андрей Зализняк. Новгородская Русь (по берестяным грамотам)
  • Алексей Песков. Соревновательная парадигма русской истории
  • Федор Богомолов. Новые перспективы науки
  • Симон Шноль. История российской науки. На пороге краха
  • Алла Язькова. Южный Кавказ и Россия
  • Теодор Шанин, Ревекка Фрумкина и Александр Никулин. Государства благих намерений
  • Нильс Кристи. Современное преступление
  • Даниэль Дефер. Трансфер политических технологий
  • Дмитрий Куликов. Россия без Украины, Украина без России
  • Мартин ван Кревельд. Война и современное государство
  • Леонид Сюкияйнен. Ислам и перспективы развития мусульманского мира
  • Леонид Григорьев. Энергетика: каждому своя безопасность
  • Дмитрий Тренин. Угрозы XXI века
  • Модест Колеров. Что мы знаем о постсоветских странах?
  • Сергей Шишкин. Можно ли реформировать российское здравоохранение?
  • Виктор Полтерович. Искусство реформ
  • Тимофей Сергейцев. Политическая позиция и политическая деятельность
  • Алексей Миллер. Империя Романовых и евреи
  • Григорий Томчин. Гражданское общество в России: о чем речь
  • Александр Ослон: Общественное мнение в контексте социальной реальности
  • Валерий Абрамкин. «Мента тюрьма корежит круче арестанта»
  • Александр Аузан. Договор-2008: критерии справедливости
  • Александр Галкин. Фашизм как болезнь
  • Бринк Линдси. Глобализация: развитие, катастрофа и снова развитие...
  • Игорь Клямкин. Приказ и закон. Проблема модернизации
  • Мариэтта Чудакова. ХХ век и ХХ съезд
  • Алексей Миллер. Почему все континентальные империи распались в результате I мировой войны
  • Леонид Вальдман. Американская экономика: 2006 год
  • Эдуард Лимонов. Русская литература и российская история
  • Григорий Гольц. Происхождение российского менталитета
  • Вадим Радаев. Легализация бизнеса: баланс принуждения и доверия
  • Людмила Алексеева. История и мировоззрение правозащитного движения в СССР и России
  • Александр Пятигорский. Мифология и сознание современного человека
  • Александр Аузан. Новый цикл: Договор-2008
  • Николай Петров. О регионализме и географическом кретинизме
  • Александр Архангельский. Культура как фактор политики
  • Виталий Найшуль. Букварь городской Руси. Семантический каркас русского общественно-политического языка
  • Даниил Александров. Ученые без науки: институциональный анализ сферы
  • Евгений Штейнер. Япония и японщина в России и на Западе
  • Лев Якобсон. Социальная политика: консервативная перспектива
  • Борис Салтыков. Наука и общество: кому нужна сфера науки
  • Валерий Фадеев. Экономическая доктрина России, или Почему нам придется вернуть глобальное лидерство
  • Том Палмер. Либерализм, Глобализация и проблема национального суверенитета
  • Петр Мостовой. Есть ли будущее у общества потребления?
  • Илья Пономарев, Карин Клеман, Алексей Цветков. Левые в России и левая повестка дня
  • Александр Каменский. Реформы в России с точки зрения историка
  • Олег Мудрак. История языков
  • Григорий Померанц. История России в свете теории цивилизаций
  • Владимир Клименко. Глобальный Климат: Вчера, сегодня, завтра
  • Евгений Ясин. Приживется ли у нас демократия
  • Татьяна Заславская. Человеческий фактор в трансформации российского общества
  • Даниэль Кон-Бендит. Культурная революция. 1968 год и «Зеленые»
  • Дмитрий Фурман. От Российской империи до распада СНГ
  • Рифат Шайхутдинов. Проблема власти в России
  • Александр Зиновьев. Постсоветизм
  • Анатолий Вишневский. Демографические альтернативы для России
  • Вячеслав Вс. Иванов. Дуальные структуры в обществах
  • Яков Паппэ. Конец эры олигархов. Новое лицо российского крупного бизнеса
  • Альфред Кох. К полемике о «европейскости» России
  • Леонид Григорьев. «Глобус России». Экономическое развитие российских регионов
  • Григорий Явлинский. «Дорожная карта» российских реформ
  • Леонид Косалс. Бизнес-активность работников правоохранительных органов в современной России
  • Александр Аузан. Гражданское общество и гражданская политика
  • Владислав Иноземцев. Россия и мировые центры силы
  • Гарри Каспаров. Зачем быть гражданином (и участвовать в политике)
  • Андрей Илларионов. Либералы и либерализм
  • Ремо Бодеи. Политика и принцип нереальности
  • Михаил Дмитриев. Перспективы реформ в России
  • Антон Данилов-Данильян. Снижение административного давления как гражданская инициатива
  • Алексей Миллер. Нация и империя с точки зрения русского национализма. Взгляд историка
  • Валерий Подорога. Философия и литература
  • Теодор Шанин. История поколений и поколенческая история России
  • Валерий Абрамкин и Людмила Альперн. Тюрьма и Россия
  • Александр Неклесcа. Новый интеллектуальный класс
  • Сергей Кургинян. Логика политического кризиса в России
  • Бруно Гроппо. Как быть с «темным» историческим прошлым
  • Глеб Павловский. Оппозиция и власть в России: критерии эффективности
  • Виталий Найшуль. Реформы в России. Часть вторая
  • Михаил Тарусин. Средний класс и стратификация российского общества
  • Жанна Зайончковская. Миграционная ситуация современной России
  • Александр Аузан. Общественный договор и гражданское общество
  • Юрий Левада. Что может и чего не может социология
  • Георгий Сатаров. Социология коррупции (к сожалению, по техническим причинам большая часть записи лекции утеряна)
  • Ольга Седакова. Посредственность как социальная опасность
  • Алесандр Лившиц. Что ждет бизнес от власти
  • Евсей Гурвич. Что тормозит российскую экономику
  • Владимир Слипченко. К какой войне должна быть готова Россия
  • Владмир Каганский. Россия и регионы — преодоление советского пространства
  • Борис Родоман. Россия — административно-территориальный монстр
  • Дмитрий Орешкин. Судьба выборов в России
  • Даниил Дондурей. Террор: Война за смысл
  • Алексей Ханютин, Андрей Зорин «Водка. Национальный продукт № 1»
  • Сергей Хоружий. Духовная и культурная традиции России в их конфликтном взаимодействии
  • Вячеслав Глазычев «Глубинная Россия наших дней»
  • Михаил Блинкин и Александр Сарычев «Российские дороги и европейская цивилизация»
  • Андрей Зорин «История эмоций»
  • Алексей Левинсон «Биография и социография»
  • Юрий Шмидт «Судебная реформа: успехи и неудачи»
  • Александр Аузан «Экономические основания гражданских институтов»
  • Симон Кордонский «Социальная реальность современной России»
  • Сергей Сельянов «Сказки, сюжеты и сценарии современной России»
  • Виталий Найшуль «История реформ 90-х и ее уроки»
  • Юрий Левада «Человек советский»
  • Олег Генисаретский «Проект и традиция в России»
  • Махмут Гареев «Россия в войнах ХХ века»
  • АUDIO
Обсудить
Добавить комментарий
Комментарии (0)