Телефоны для связи:
(044) 256-56-56
(068) 356-56-56
» » Встреча с Лесем Подеревянским

Встреча с Лесем Подеревянским

04 июль 2019, Четверг
810
0
Встреча с Лесем ПодеревянскимМы публикуем полную стенограмму творческой встречи с известным украинским художником, драматургом Лесем Подеревянским, которая состоялась в Киевском доме ученых 14 декабря 2011 года. 

Юлия Каденко: Добрый вечер, дорогие друзья. Это проект «Публичные лекции "Полiт.ua", но сегодня у нас будет не совсем публичная лекция, это скорее «публичное интервью», поскольку странно спрашивать у художника или писателя, как он пишет или работает, но можно задавать ему другие вопросы. Ведущая сегодня я – Юлия Каденко. В гостях у нас Лесь Подеревянский, которому мы обязаны таким прекрасным и молодым залом сегодня. Первый вопрос задаем мы, и вопрос у нас такой: сейчас висят по городу афиши проекта «Гражданин Поэт», который делают Дмитрий Быков и Ефремов, проект замечательный, и они называют себя «политической сатирой». Поскольку Ваши произведения если не сатиричны, то ироничны как минимум – может ли что-то подобное возникнуть в Украине, какого качества это будет и кто бы это мог делать?
Лесь Подеревянский: Одразу відповідаю, що моя творчість не має до політики жодного відношення. Якщо якісь асоціації й виникають, то лише тому, що якщо творчість чогось варта, то вона має відгук в сучасності, тільки так і не більше. Щодо цього проекту, я думаю, що цілком можливо, і він може бути вдалим або невдалим, а це буде залежати від того, хто його робитиме. Адже російські політичні стилізації на досить високому рівні. Якщо це робитимуть на трошки нижчому рівні, то воно не спрацює.
Юлия Каденко:  А вот кто бы это мог делать? От чего зависит возможность появления такого проекта: от качества авторов, от качества нашей политики, от количества событий?
 
Лесь Подеревянский: Я вважаю, що це залежить від якості самих поетів. Цим повинні займатися професійні поети, так як, поезія – це така ж професія, як і всі інші, але найбільш важка. Але тут не хиляє аматорство, тут має бути людина, яка володіє технікою. 
 
Юлия Каденко:  Одной техники достаточно?
 
Лесь Подеревянский: Безперечно, що треба розум. 
 
Юлия Каденко:  Домовились, добре. А зараз запитання залу. 
 
Борис Шавлов: У мене є таке питання з приводу того «язика», який є зараз в українській літературі, яка Ваша думка щодо його розвитку. Ви, як людина, що знаходиться в літературі, як автор знаєте, що мова змінюється. Що мова, яка була в 90-х роках, і мова, що була в 2000 роках – вона змінилась. Чи це так? І якщо так, то завдяки чому?
 
Лесь Подеревянский: Мова, безперечно - це живий організм, він змінюється в часі і просторі весь час. В просторі ми чуємо, що на Галичині говорять трішки інакше, ніж на Полтавщині – це нормально, і це у всіх країнах світу таке. Щодо часу, то безперечно це нормально. Тому що Шекспір писав свої речі зовсім іншою мовою, ніж зараз його перекладають. Автентичний Шекспір не має нічого спільного з тим перекладом, який є зараз. Це даність. Ми можемо казати, що ця мова не досконала, але проходить сто років, і вона канонізується, і замість неї виникає інша. Я б не робив з цього проблему, це нормально. 
 
Борис Шавлов: Я не кажу, що це є проблема. Чи дійсно це відбувається, чи мова, яка була у 60-х роках, відносно того, що було у 90-х – зараз це різні розміри змін. Чи українська мова однаково розвивається з 19 сторіччя до тепер. Ось в цьому було моє питання. 
 
Лесь Подеревянский: Безперечно вона змінюється, розвивається дуже швидко.
 
Борис Шавлов: Чи швидше зараз, чи було колись?
 
Лесь Подеревянский: Мені не дано оцінювати те, що було колись. Я можу сказати, що зараз вона змінюється, у кожного покоління є свій сленг, який потім канонізується і стає «не сленгом». Крім того, стрімко розвиваються технічні засоби, яких не було колись. 
 
Юлия Каденко: Я додам, якщо можна? Яку мову можна назвати взірцем літературної мови: Франка, Андруховича?
 
Лесь Подеревянский: Взагалі-то, взірцева мова – це мертва мова. Наприклад, латина, мовою якою написані Вергілій, Горацій – це взірець. Але ви не уявляєте собі, що таке жива, розмовна мова римлян. Ясно, що люди розмовляли одне, а писали – інакше. Для мене немає взагалі такого питання, як взірцевої мови. Є взірцевий текст, і взірцевий текст, коли людина добре пише, у тебе виникає враження, як це написано, але відірватися не можна. 
 
Юлия Каденко: І не важливо, яка це мова: розмовна чи література?
 
Лесь Подеревянский: Якість тексту впливає на тебе. Це такі автори, як: Шевченко, Пушкін, Гомер, Шекспір, Фолкнер, Платонов – це «м’ясо». 
 
Из зала: Когда я был молодой, я слушал вас, и думал, что вы мой ровесник, и я вижу человека, который во времени остановился, я имею ввиду внешне. Прежде всего, вы мне интересны как художник. Хочется Вас как художника спросить: вам не кажется, что мы в Украине, несмотря на то, что у нас больше демократии, чем в России, больше возможностей выразить себя, чем в России, особенно, когда моя подруга привезла стопку газеты «Зеркало недели» в Москву, и ее друзья сказали – ничего себе как у вас могут писать, у нас так не пишут. Но тем не менее, в России те проекты, о которых мы говорили, с Ефремовым связаны, они появляются раньше, и мы с нашими проектами («95й квартал» etc), все равно идем после россиян. При том, что у них давление больше. Ведь этот стёб, который над властью, он полезен для общества – сакральность у власти убирается. Люди перестают бояться власти. Это очень важно. Мне очень приятно видеть по телевидению показывают машину, которая едет в общем ряду, и на которой написано «путин – ты обосрался» и всё прочее, и когда бюллетень тот же показывают. Парадоксальность ситуации, их давят – но они идут впереди нас. Почему мы не можем «задавать», ведь у нас больше для этого возможностей? Почему мы идем на шаг позади России?
 
Лесь Подеревянский: Можно уточнить, в чем мы идем на шаг позади?
 
Из зала: Все наши проекты, они повторяют то, что в России было. Россияне как-то впереди этого. Вот, вы стебётесь над литературой? Хотя то, что пишет Бузина и делаете вы – оно примерно, похоже. Вы эту сакральность убираете, люди перестают относиться к авторам, как к каким-то небожителям. 
 
Юлия Каденко: Можно я добавлю к вопросу, чтобы его сделать чуть более понятным. Речь о состоянии украинской литературы, как мне кажется, какие сейчас в ней проходят процессы?
 
Лесь Подеревянский: Если говорить только о литературе, тогда получается, что стартовые позиции совершенно разные. С одной стороны «великая русская литература имперская», которая стартовала с низкого старта еще хрен когда, и с другой стороны – молодая страна с языком, который только недавно стал легальным. Тут сравнивать даже нечего, эта литература будет слабее. Но, с другой стороны, здесь только ленивый не пишет, и рано или поздно «закон Энгеля» сработает, когда количество и качество. Что я могу сказать и о литературе.  По поводу всего остального, я не согласился бы здесь, почему мы должны копировать Россию или еще кого-то, у нас свой путь. А по поводу всего остального – я не согласился бы. Я не люблю слово «проекты» - это что проектировщики какие-то? Художники и все остальные творческие люди, они хотят максимально выразить свою индивидуальность, и то, что они делают, ценно на столько, насколько эта индивидуальность мощна. Национальность и давление тут совершенно не причем. Что касается живописи, которой я занимаюсь, у нас гораздо больше хороших художников, чем в Москве. 
 
Морской эколог: Добрий вечір. Перш за все, я хотів би привітати вас з днем народження, наскільки я пам’ятаю, він у вас був нещодавно. У вас певний час було таке творче затишшя, і тут раптом – шикарна виставка робіт, потім – постановка «Павліка морозова». Чи можна очікувати найближчим часом якихось ваших…
 
Лесь Подеревянский: Слідкуйте за рекламою. 
 
Морской эколог: Друге питання, як до художника: ви напевне знаєте, в Санкт-петербурзі, на Літєйному мосту намалювали величезний «болт». Чи будуть у нас дійсно яскраві протестні художники?
 
Лесь Подеревянский: Справа в тому, що арт-група «Війна» - це суто російський спосіб мислення. Росіяни тяжіють до концептуалізму. Те, що вони зробили на Літєйному – я вважаю, що вся Венеціанська бієнале має курити на балконі, в порівнянні з цим. У нас художники трошки інакші. Це не значить, що вони гірші, вони трошки інакші. Українцям взагалі непритаманне концептуальне мислення, і це видно з усієї української історії. Тому я вважаю, що наврядче. 
 
Кирило Галушко: Кирило Галушко, історик. У мене два запитання. Українська модерна література починалася з вправ Котляревського, з українською народною брутальною говіркою, яка потім стала легітимною українською мовою. Які на ваш погляд перспективи у того жанру, в якому попрацювали, і можливо працюєте зараз, ви? Це, так би мовити, «низький» жанр, але він користується величезною популярністю. Які перспективи тієї літератури, яка використовує живу розмовну мову, а не те, що вивчають філологи на своїх філологічних факультетах? Що з цього може вийти?  Друге запитання: ваша творчість передається з покоління в покоління, вас багато критикували. Що на ваш погляд у тому, що ви висловили, є таким, що хочеться передати далі?
 
Лесь Подеревянский: Щодо першого запитання, то я ж уже казав про Шекспіра. Він писав свої речі надзвичайно живою та брутальною мовою, яка нічого спільного не має з літературним перекладом зараз. Мені розповідали британці, які в оригіналі читали Шекспіра, читати його дуже важко, але можливо. Це жива, розмовна і дуже брутальна лексика, і там все називається своїми іменами. Те що ми читаємо, наприклад, зараз – «Ромео і Джульєтту», її читати можна дітям в 12 років і буде все «прілічно». Я вважаю, що я відповів на ваше перше запитання. Щодо другого запитання: що б я ходів передати? 
Кирило Галушко: чому те, що ви говорили, і те що люди слухають – хочеться передати далі, попри те, що чимало реалій з того вже відійшло. Який меседж у вас, який хочеться передати далі?
 
Лесь Подеревянский: Мені, чесно кажучи, нічого передавати не хочеться, і я вважаю, що це не моя справа. Моя справа, і справа не тільки мене, будь-якої людини, яка займається творчістю – це бути максимально щирим і відкритим і робити те, що тобі подобається. Інакше це взагалі немає ніякого сенсу. І виходить в тебе тільки тоді, коли те що ти робиш – подобається тобі самому. Інших законів я не знаю. 
 
Юлия Каденко: Понравилась ли тебе постановка «Павлика Морозова»? Будет ли продолжение - другие постановки?
 
Лесь Подеревянский: Поскольку постановкой «Павлика Морозова» занимался непосредственно я, вместе с моим другом-режиссером Андреем Критенко, если говорить, что мне понравилось, это будет, конечно, нескромно. Но мне понравилось, потому что мы сделали очень хороший спектакль. И в нем практически не было слабых мест. Мы его сделали на хорошем европейском уровне, с хорошим актерским составом. 
 
Юлия Каденко:  А чья идея была пригласить «не совсем актеров»? 
 
Лесь Подеревянский: Наша. На роль генерала Власова пригласить Мыколу Вересня – это была наша общая идея. Мы никого другого не хотели видеть. И Николай играл до этого в каком-то арт-хаус фильме, и очень боялся выходить на сцену, и, тем не менее – сыграл на уровне Марлона Брандо. Кроме того, Андрей Критенко, режиссер, у него есть стойкое убеждение, что профессионализм украинских актеров абсолютно ничего не стоит, это профессионализм наработанных штампов, и не более того. 
Настоящая игра и настоящий хороший актер – это всего лишь на всего быть самим собой. Искусство быть самим собой на сцене – больше ничего не нужно. Максимальная искренность, и ничего больше. Все эти штампы украинского театра, и украинской, пресловутой, школы – всё наоборот, тянет назад и не интересно совершенно. Мы избегали этого. 
Да, действительно у нас было несколько профессиональных актеров, которые каким-то образом сумели из этого болота вылезти, в первую очередь, это Олег Примогенов, который играл самого Морозова, и актер Владимир Ямненко. Это первоклассные актеры, которые могут украсить собой любую сцену мира. И с этим были не профессионалы как Вересень и прекрасные стриптизерши, если кто видел, которые просто играли самих себя, делали это очень честно и хорошо и красиво. 
 
Юлия Каденко:  А продолжение? В смысле, написать что-нибудь в этом плане и проехать гастролями по миру?
 
Лесь Подеревянский: Я сейчас приоткрою небольшую тайну. Мы сейчас готовим новый театральный проект с Андреем Критенко. Это все будет происходить в “Crystal Hall”, премьера назначена на 16 апреля, и будет это называться "Сны Василисы Егоровны". В основу положен цикл пьес, где-то 8-10. Следите за рекламой. 
 
Юлия Каденко:  А «Павлик Морозов» продолжится? 
 
Лесь Подеревянский: Мы сейчас думаем провезти его по Украине, и начать со Львова, где ведутся переговоры. А потом, может, опять вернемся в Киев. 
 
Из зала: Хотілося б запитати, на думку Барбари Кассен, сучасною мовою Європи є переклад. Ви бачите свої твори у перекладі, і на вашу думку, вони будуть комусь цікаві окрім української публіки?
 
Лесь Подеревянский: На мою думку, наприклад, перевести це англійською мовою неймовірно важко, тому що перекладач має бути особливою людиною, яка володіє досконало українською мовою, і між тим виріс в Бронксі, чи десь в подібному місці і володіє мовою цих місць. Знайти таку людину неймовірно важко. Тому, щоб був адекватний переклад треба перекладача. Але, якщо говорити про театр – у нас за світло відповідали Себастьян Альфонсо и Петер Мюллер, це одні з провідних німецьких художників по світлу, які працювали в «La Scala», Віденській опері. Вони нам робили світло, ми з ними товаришуємо, і вони це зробили абсолютно безплатно. І їм було те, що ми робили, неймовірно цікаво, хоч вони й не розуміли української мови, вони все зрозуміли, що відбувалося на сцені. Вони ще були на репетиціях, і все робили в повному захваті від того, що робилося, і я подумав, що такі речі не потребують детального перекладу. Це не література, це – постановка. 
 
Юлия Каденко:  А вообще тебя переводили? 
 
Лесь Подеревянский: Мені десь півроку назад подзвонила одна дівчина, і сказала, що вона займається перекладами з німецької на німецьку мову, і попросила моєї згоди перекласти щось там. Я сказав, ну давай. Оскільки з німецької мови я знаю лише «Heil Hitler!» і «Hände hoch!» мені дуже важко бути експертом, чи якісно вона це зробила. 
 
Морской эколог: Это не столько вопрос, сколько ремарка. Недавно был в экспедиции и водитель, который нас вез, на нескольких местах мы должны были нырнуть, сказал «купатися чи не купатися?». Я на него смотрю и говорю – а ты это откуда знаешь? После того, как собственно, я ему всё выдал от корки до корки, говорит – ребята, вам 50% скидка. Большое спасибо за Ваше творчество, оно помогает, помимо всего прочего. 
 
Юлия Каденко:  Ваша специальность?
 
Морской эколог: Я вообще морской эколог по специальности. 
 
Кирилл Галушко: Насколько Ваше творчество является продуктом города Киева, как специфической социокультурной среды? Мне приходилось спорить с разными людьми, и я отстаивал ту мысль, что Подеревянский не смог бы произвести то, что он произвел во Львове или в Харькове, это продукт Киева, который впитывает в себя все бурление украинской жизни, все языковые реальности. Насколько в Вашем творчестве сыграл свою роль Киев? 
 
Лесь Подеревянский: Роль він безперечно зіграв, але тут ще є один факт з моєї біографії: справа в тому, що ще з дитинства мене влітку батьки закидали в село. Я не мав ніякого відношення до цього села, але мій дід якось його знайшов. І він день і ніч ловив рибу, наспівував пісні, і все село його знало, і мене туди до дідуся з бабусею батьки закидали. І оскільки кожного року я там влітку тусовався, слухав розмови між місцевими хлопцями, дядьками. І я був зовсім не «асфальтовий хлопчик», я дещо знаю із цього побуту також. 
Наприклад, там був один такий друг, бувший поліцай, його звали Іван. І він дуже не любив коли я з ним спілкувався. І, як бувший поліцай, який відсидів у тюрмі, він був абсолютно «кончена» людина, п’яниця. Тому, в колгоспі він зайняв найнижчий щабель ієрархії, він був біля скота. 
Часто Іван напивався, і я запрягав цих волів і коней, і крутився біля нього і купався в стихії абсолютного художнього мату, який Іван носив весь час за собою. Це окрема тема, наприклад, я це все бачив, і жив серед цього. Міг спостерігати, як здоровенні п’яні мужики ловлять сома в глибокому озері вночі. Як вони голі по пояс, в неймовірному татуюванні, на гумових човнах випливають на середину, і не видно нічого, тільки блищать цигарки,  і весь цей мат стоїть над озером. А сом, там сом живе такий, що давить бугаї, і перед тим в сільській кузні кують гак на цього сома – ця картина варта Гомера. А потім сом, який поперевертав всі ці човни, і пішов геть, і всі з гордістю показували цей гак, який той повністю розігнув. Адже можна було бугая повісити на цьому гаку. Все це зіграло дуже сильну, і мабуть,в підсвідомості навіть більше. 
 
Лесь Белей: Лесь Белей, що Ви любите із світової спадщини абсурдного мистецтва? І, чи можливо, щось Вас надихало? 
 
Лесь Подеревянский: Безперечно, старину Сема Беккета. Але парадокс полягає в тому, що коли я щось почав писати, перший період був цілком абсурдистський. Потім я догнав просту річ, що життя більш абсурдніше, ніж вся література світу. Якщо ти хочеш бути абсурдним, то просто пиши реалістично. Радянське життя воно абсурдніше, ніж Беккет, і тому мене повело в реалізм. 
 
Сергей Митюк, историк: Сергей Митюк, историк. Во-первых, спасибо за Ваше творчество. Во-вторых, в Ваших работах, как правило, присутствует формат постановки театральной. Это художественный прием, или, может быть, Вы представляли себе именно в таком формате? Почему именно так? Может постановка «Гамлета» - это Ваша реализация каких-то творческих фантазий? 
 
Лесь Подеревянский: Це безперечно авторська ремарка і не більше. Я сам за сумісництвом займався стенографією, і між іншим на «Павліка Морозова» стенографія там моя. У мене це просто виходить, я чимось знаю як це робити, хоча жодного разу не вчився на це. Але стенографії та авторські ремарки не мають нічого спільного між собою, тому це не більше ніж літературний прийом. І я сам, коли роблю стенографію до своїх речей, я на свої ж ремарки не звертаю уваги. 
 
Ірина Совченко, літературознавець: Ірина Совченко, літературознавець. Коли ви сказали про те, що нашій літературі бракує концептуального мислення, яке наявне в росіян. Мені ці слова видалися дуже важливими, тому що концептуальне мислення, концептуальне мистецтво воно надзвичайно провокативне, воно надзвичайно живе і воно покликане долати штампи, кліше, стереотипи. Воно дуже ефективно здатне з системою і з режимом, власне. Як ви ставитеся до російських концептуальних митців, чи мали вони якийсь вплив на Вашу творчість? Скажімо, Гаврілов чи Сорокін? Мені здається, що Ваше письмо можна назвати окрім абсурдиського, реалістичного, можна й назвати концептуальним. Чи не єдине серед наших митців. 
 
Лесь Подеревянский: Я не люблю концептуалізму, і не люблю я його в літературі, крім живопису. Це не означає, що концептуалізм поганий. Мені цей напрям абсолютно не цікавий. Те, що у нас немає концептуалізму, а в росіян є, це не означає, що ми гірші. Це означає, що у нас інакший спосіб мислення. І не більше і не менше того. Щодо вищезгаданих авторів, то я їх не читав, не тому що я сноб, а тому, що я читати не можу, мені це не цікаво. 
 
Юлия Каденко:  Вообще, читать успеваешь много? 
 
Лесь Подеревянский: Я взагалі вже давно нічого не читаю. Я вважаю, що все, що того варте я давно прочитав. Взагалі, людина до 35 років повинна прочитати все, що того варте. А оскільки, я вже все це прочитав, в мене є до тексту певні вимоги, то коли мені випадково щось попадає в руки, і я читаю перші дві сторінки, і я викидаю книжку в смітник. Тому що, як правило, там цього м’яса, на якому я виховався – немає. 
 
Роман: Роман. Хочу повернутися до політичної теми. В політичних реаліях пізнього «Датського Королівства», як багато хто напевно знає, гуманісти сидять на конях і далі за текстом. Хто на вашу думку гуманіст в політичних реаліях України?
 
Лесь Подеревянский: мене взагалі не цікавить українська політика. Я взагалі намагаюся від цього дистанціюватися, і просто зі своїми друзями робити те, що в нас добре виходить, від цього тащитися, і робимо ми це добре. А як роблять це вони – ви всі бачите. Так що – без коментарів. Те, чим я займаюсь – я фахівець. В тому, чим вони займаються – вони абсолютно не фахівці. Я вважаю, що українці сильно переполітизовані. Воно того не варте, воно не є цікавим. Коли ти приїжджаєш з-за кордону, то відпочивши, ти розумієш, яке це все фуфло. 
 
Юлия Каденко: На твой взгляд, почему такой интерес к политике? Причем, не к самой такой, блестящей политике?
 
Лесь Подеревянский: Мені самому не зрозуміло. Тому, що ці всі дебільні ток-шоу, цей тєлєвізор – ці хлопці абсолютно цього не варті. З них зробили майже голлівудських поп-зірок. Азаров це як Джордж Клуні, наприклад. Я не вважаю, що це правильно. 
 
Олена: Ви сказали про літературне м’ясо. Чи буває так, що ви випадково натрапляєте на таке м’ясо? 
Ви казали, про те, що ви читаєте книжку і потім викидаєте її в смітник. Якщо ви випадково натрапляєте? Я так розумію, що літературне м’ясо це той критерій до тексту, і якщо так було, що ви випадково натрапили на літературне м’ясо. Яке це було останнє м’ясо?
 
Лесь Подеревянский: Я щось давно не потрапляв на нього. Я рекомендую колег як живопису, так і літератури. Мені важко про це говорити. Останній раз коли я щось читав, я навіть і не пригадаю. Якщо мене стукне в голову, я можу взяти того ж Гомера чи Шекспіра, Фолкнера або Платонова.
 
Из зала: Пам’ятаєте була акція «уПорно» з Ройбруйтом, Андруховичем. Чи плануються ще якісь акції проти НацКомМора? То його закривали, а зараз він себе нормально чухає. Чи думаєте ви далі продовжувати почату справу? 
  
Лесь Подеревянский: Ну, якщо буде діставати, ми будемо якось відповідати. Не можна просто сидіти, склавши руки. Взагалі, це дуже смішно. Колись ми з Миколою Вереснем потрапили на засідання цієї комісії, нас дуже довго не хотіли пускати, але ми туди вдерлися. І все це виглядає надзвичайно кумедно. Сидять такі потаскані чоловічки, і дивляться порнуху, причому за наші з вами гроші. А потім один доповідає: "Ну я думаю, шо це сєкс". А другий каже: "Нє, це єротіка". А третій каже: "Порнографія". І вони на цю тему дискутують, і так вони працюють. Чудова праця за гроші платників податків, дивитися порнуху, прекрасно. А потім один каже: "Ну виключіть будь ласка цю гидотну". 
 
Ігор Соменко, філолог: Чи потрапляли Вам на руки літературні роботи про ваші твори, як ви до них  ставитися? Чи слід нам очікувати нові шедеври?
 
Лесь Подеревянский: Я не дуже цим цікавився, але те що я читав, наприклад, непогано писав про це Жадан. Взагалі-то письменники розуміють краще, ніж літературознавці. І художники розуміють краще, ніж літературознавці. Ще щось таке було, інколи більш-менш вдале, інколи – не зовсім. Я не можу сказати, що я слідкую за цим. А щодо чекати – безперечно, чекайте. 
 
Юлия Каденко: Чи взагалі існують літературознавці в країні?
 
Лесь Подеревянский: Раз є література, значить є і літературознавці. Це безперечний закон. 
 
Віра Холмогорова: Хотелось бы спросить про адекватность мата в литературе, поскольку те, кого называют литературоведами, они часто говорят: как же вот, мат в литературе, это же плохо – они правы или нет? Как вообще к этому относиться?
 
Лесь Подеревянский: Мне трудно говорить плохо или хорошо, я не делю слова на хорошие или плохие. Шекспиру можно, Пушкину – можно, наверное, все можно, кто умеет с ним обращаться. На самом деле, это такой же инструмент, как и все остальное. Как обращаться с инструментом? Можно, например, микроскопом забивать гвозди, а можно иначе. Все зависит от такта, таланта. Мы живем стране, которая матерится еще со времен неолита. Русь неисправна. И напрасно у нас это пытаются украсть. Вернее, мы сами хотим, и говорим «этого нас научили русские». Ничего подобного. Все началось в эпоху матриархата, здесь, по Днепру. Как-то судить об этом, плохо или хорошо, о явлении, которому около 5000 лет, которое существует, это вообще не собачье дело. Это 5000 летняя культура. Хорошо это или плохо – не мне судить, и вообще, наверное, никому. Это существует на самом деле, и присутствует в нашей жизни, где погуще, где пожиже. Те, кто служил в армии – меня понимают. 
 
Юлия Каденко: Спасибо. Хороший ответ. Ты сказал о том, что поэт это профессия, я так полагаю, и художник – тоже. Как выживают поэты и художники в их профессии? Как можно продаваться в Украине, например?
 
Лесь Подеревянский: Как живут и продаются поэты в Украине, я понятия не имею, и как писатели. А как художники, я могу сказать: хорошие художники – хорошо, очень хорошие художники – очень хорошо, плохие живут плохо, и это нормально. 
 
Юлия Каденко:  Как продать картину?
 
Лесь Подеревянский: Прежде всего, нужно быть хорошим художником. Когда ты хороший художник, тем более, поскольку в живописи у нас никто ни черта не понимает, нужно еще всем внушить, что ты хороший художник, при этом, будучи на самом деле хорошим художником. При этом нужно учитывать, что есть очень много плохих художников, которые выдают себя хорошими. И рынок, естественно, как и все остальное – не развит, дикий. Но всё настоящее, всегда пробивается наверх. Даже иногда посмертно, но тоже. А иногда привыкают к этому процессу и плохие художники, даже очень плохие. Но, жаловаться на это нельзя, потому что время абсолютно все расставит, и все узнают, что вот этот был говнюком, а этот – был как раз хорошим художником. Нужно относиться к этому философски. 
 
Юлия Каденко: А мечта у тебя есть?
 
Лесь Подеревянский:  Нема. 
 
Кирило Галушко, историк: Вы отвечали на вопрос по поводу адекватности использования мата. В Киеве есть постоянно действующая подольская археологическая экспедиция, которая раскапывала Майдан Незалежности, когда там производили реконструкцию последнюю. Это всё было очень быстро, и последнее, что они нашли - это было как послание современных пионеров комсомольцам будущего.  Это была пряслица, древнерусское грузило для ткацкого станка, на котором было написано слово из трех букв на «б». И можно  по этому поводу агитировать, но продукт и инструмент достаточно старый. Комментарий историка. 
 
Лесь Подеревянский: То, о чем я говорил, я не из потолка взял. Я читал статьи академиков  и филологов, которые утверждали, что мат – это продукт матриархата. А матриархат был здесь. И мат, когда был матриархат, не имел ничего негативного. Что такое матриархат? Это когда одна женщина имеет много мужей. Вследствие этого – дети не знают точно, кто их отец, но точно знают - кто мать. И, поэтому, когда старший обращается к младшему с известной фразой, для которой подстроен здесь мат -  это не означает ничего большего, чем «иди сюда сынок». Ты мог бы быть моим сыном. Но, когда приходит патриархат – всё меняется, и то, что вчера было хорошо – сегодня становиться не хорошо.
 
Юлия Каденко: Маленькая ремарка. Существуют ли литературоведы – это долгая дискуссия. Речь шла о литературной критике, украинской литературной критике. Вас же часто спрашивают по поводу этого мата, когда вас мучают этим матом, эта тема постоянно поднимается почему-то. Мне интересно, почему эта тема всех волнует? В связи с этим вопрос: вам не кажется, что когда появляется связанное с каким-то неадекватным восприятием мата, контекст ханжества? Мне кажется – это связанные вещи. Когда мат воспринимается как нечто радикально табуированное, от него дух перехватывает, когда слышат мат. И когда они начинают рассуждать по поводу мата о том, красиво или не красиво, прилично или не прилично – это сразу же входит в контекст некого ханжества. Как вы думаете, когда к мату присоединился контекст ханжества?  
 
Лесь Подеревянский:  Это хороший вопрос, потому что на самом деле, наше общество это общество ханжей, и людей, не честных перед собой. Мы живем в говне, и друг перед другом делаем вид, что это гладиолус. Что касается литературного использования, да, люди так говорят, люди так общаются – и что? Если ты пишешь – ты должен писать как есть, и не вдаваться в рассуждения, плохо это или хорошо. Я когда-то в армии решил почитать книгу. Решил, что поскольку я в армии, мне нужно читать книгу о солдатах. Я взял такую книгу, и я понимал, что кроме армейской библиотеки, я такую книгу нигде больше не найду. И там я наткнулся на прекрасные вещи, когда капитан говорит солдату «Не будете ли Вы так любезны, рядовой Сидоров». Я вдруг подумал, может быть, человек, который писал эту книгу, служил в какой-то другой армии. Потому, что в моей армии говорили совсем иначе, общаясь с рядовым Сидоровым. Вот вам и объяснения этого всего. Если живешь в говне, то и должен писать про это говно, а не про гладиолусы, в которых ты не живешь. Если же ты будешь жить в оранжерее, тогда пиши про нее соответствующим языком. Но там, как известно, летают бабочки, которые, как известно, вообще не говорят. 
 
Юрий Галушко, автор информационной теории юниверсума: Поскольку здесь актуален вопрос о мате, то я, как действительно специалист, могу сказать несколько слов в данной стези. Речь идет о том, что это язык сакральный – это раз. Во-вторых, это язык господа бога, управляющей кибер-системы, которая является «юниверсум». Русский язык – это криптография господа бога, это математика. Мат – это матричный язык. Матерный язык – это матерный язык. И слово «ёб» - это число 72, сакральное число каббалистов. Число 72 – это, в общем-то, в русской нумерологии, в русской криптографии легко очень дешифруется, как русский культурный бум. И это, как духовная энергия. Это всё легко доказывается. Это как математика. Дело в том, что бог, для справки в моих книгах, они, к сожалению, еще не опубликованы, но есть в интернете. В частности, даны эти формулы, и всё это прекрасно показано. Я могу сказать даже больше. Чтобы снять этот нездоровый ажиотаж по поводу мата. 
 
Юлия Каденко: Так нет ажиотажа!
 
Юрий Галушко, автор информационной теории юниверсума: Так аплодисменты – это и есть ажиотаж. Это и физика, и гинекология – если хотите знать. Потому-что святой дух – это число 7-34, это эквивалентно понятию гравитации. То же число означает сумму мужского и женского органа. Так что, здесь всё гораздо сложнее, не так просто и, если так сказать, матриархат и патриархат это уже вопрос вторичный и так далее. Спасибо за внимание.
 
Юлия Каденко: Спасибо. Мы тут как филологи рассуждали, а тут есть еще такой вот «взгляд». 
 
Владимир Требухов: Скажите, пожалуйста, как возникла идея возникновения спектакля «Павлик Морозов»? Что послужило толчком создания данного спектакля?
 
Лесь Подеревянский: «Толчком создания» - это был звонок моего друга и соратника, Анатолия Винчука из Одессы, он куратор современного искусства и бизнесмен. Он сказал: а почему бы не замутить Павлика Морозова? Я сказал: давай замутим. Вызываем срочно «Крота», это Андрей Критенко из Германии – и делаем. Ты продьюссируешь – мы ставим. Вот и всё. 
 
Михаил Литюга, затейник: Слушая вашу предыдущую тираду, о том, как надо писать, находясь где, следует ли из нее вывод, что вся отечественная литература, украинская, русская – обречена писать про одно и то же, мягкое и тёплое? Художник, писатель - должен писать исходя из своего жизненного опыта. Он может писать о том, что он хорошо знает, и то, что он прожил. В противном случае это получится фальш-литература, либо фэнтези.  
 
Из зала: Раніше озвучували думку, що наша мова змінилася, з 90х и 2000х. Я не зовсім з цим погоджуюсь, в сенсі, що, наприклад, сьогодні по фейсбуку літала розмова двох беркутівців в туалеті біля Апеляційного Суду, то це в принципі, там все як було, в вашому стилі «пізньої радянської батьківщини», то все воно так і залишилося. Ви часто спілкуєтеся зараз з людьми, які автентичні носії, чи в вашій тусовці живе досі цей матірний суржик, чи ви, наприклад з техніками часто спілкуєтеся, або на будівництво виїжджаєте? 
 
Лесь Подеревянский:  Я би ширше трактував це питання. Воно звучить так: "чи не відірвався ти, падлюка, від народу?" Я б сказав так: "ні, не відірвався". Я люблю народ, свій. І до нього належу, і не відірвався, і все знаю. 
 
Из зала: Известно, что понимание того, что люди находятся в не очень хорошем положении – это вгоняет их в депрессию, и они стараются отрицать. А отрицание – оно мешает выходу из этого положения. Стоит ли принимать, что говно – это говно, при том, что это будет вгонять людей в депрессию, потому что они живут в этом говне. 
 
Лесь Подеревянский:  Нужно просто отдавать себе в этом отчет, и не делать вид, что это гладиолус. Если ты живешь в какой-то среде, нужно отдавать себе отчет совершенно честный в какой среде ты живешь, и делать из этого выводы. Но, мне кажется, что честное осознание своего положения, никогда не может навредить. Может навредить, наоборот, какие-то иллюзии. 
 
Юлия Каденко: У меня тогда вопрос по поводу среды, кто-то упомянул вопрос о том, что Лесь Подеревянский – человек из академической среды. Можно ли спросить, откуда взялся Лесь Подеревянский? Про село, мы услышали, а вообще вот, действительно, среда, какая была?
 
Лесь Подеревянский: Мне очень повезло со средой, мои родители: отец – художник, а мать – искусствовед. Я не помню, в каком точно году мы переехали в большой дом, который построил художественный фонд, и там все были в этом доме молодые родители с молодыми детьми, как мои сверстники, и все они были дети художников, и все они стали впоследствии художниками. Причем, большинство – очень хорошими. И среда моя была в основном дворовая, и это были мальчиками, назвать их живыми – это ничего не сказать. Конечно, все мы были хулиганами, и поступки в основном были все деструктивными, но то, что мы были детьми очень творческими. Мы постоянно сами себя должны как-то развлекать. Конечно, это приводило потом прямиком в милицию. И вот среда была такая. Потом мы все вместе хором поступили в художественные институты и т.д. Это была невероятно творческая и живая среда, в которой я рос. Я думаю, что мы все обязаны друг другу: они сделали меня, я - сделал их, как-то мы друг друга воспитали.
 
Лилия: В отношении театра, можете ли вы сказать, что у вас такие же шедевры, как в литературе, т.е. вы предпочитаете такие спектакли, в которых есть «мясо», как вы выражались, и можете ли вы выделить какой-то театр, который вы посоветуете, и возможно посещаете? 
 
Лесь Подеревянский:  У меня требования к театру очень жесткие. Мне нравится хороший театр, и не нравится плохой театр. Именно по этой причине я не хожу в киевские театры, потому, что мне не интересно то, что здесь делается. 
 
Ольга Терницкая: В прошлом году мне удалось побывать на таком кинофестивале, как «Кинофронт». Это фестиваль, на котором показывают в основном трэш-фильмы. И я там видела потрясающую короткометражку «Йоко и самураи», которая заняла первое место. И мне хотелось бы знать, кстати, советую всем скачать в Интернете,  она в свободном доступе, работаете ли вы далее с молодежью, и в этом направлении, в киноиндустрии, собираетесь ли вы делать какие-то проекты? 
 
Лесь Подеревянский:  Дело в том, что эти «Йоко и Самураи», я к ним не имею никакого отношения, потому, что эти ребята вытащили мою старую пьесу и сделали по ней, и я их не знаю никого. Это они, а не я. Я слышал, но я ее даже не видел. И не могу сказать, хорошо это или плохо. А кино меня всегда очень интересовало, и я как-то даже написал сценарий, и ношусь с этим как «дурень з писаною торбою», потому что сценарий я написал совершенно глобальный, нужно где-то 6-7 миллионов долларов, а их никто почему-то не хочет давать,  меня это раздражает. И вот сейчас режиссер, Леся Калинская, которая будет снимать это кино, которое никак не снимется, уехала в Нью-Йорк, добывать эти деньги, потому что может в Америке их можно добыть быстрее, чем здесь. 
 
Юлия Каденко: Спасибо. Ну раз есть режиссер и есть сценарий – то дело за малым. Спасибо большое Лесю Подеревянскому, который нашел время, чтобы прийти и не побоялся такого формата. В общем-то, мало кто бы решился. Спасибо вам. 
Обсудить
Добавить комментарий
Комментарии (0)